Самосвал - Владимир Лорченков Страница 26

И к этому я готов, поэтому широко распахиваю комод, забитый фотографиями Оксаны.

— Не хочется, — объясняю я, — чтобы ребенок расстраивался, глядя на нее все время. Обычно я любуюсь фотографиями жены, когда Матвей ложится спать. Смотрю всю ночь и, бывает, плачу.

— У вас неуравновешенная психика? — радостно восклицает вторая и что-то черкает своим сраным карандашом.

— Железная, — говорю я, — но ведь мужчине нужно иногда поплакать. Когда все дела сделаны, и никто не видит. Ахиллес, например, плакал, Уленшпи…

— Покажите холодильник! — перебивают они меня.

Матвей, главное сокровище, из-за которого началась эта война местного значения, сидит на диване в ярко-красной рубашечке, красивый, как ангел, и, судя по тому, что притих, срет. Я подмигиваю ему и подсовываю книжечку с Золотым петушком поближе, после чего веду старух на кухню. Холодильник полон еды, а детской едой, с гордостью признаюсь я сам себе, он был полон всегда. Даже когда было совсем плохо. Я еще раз благодарю Бога за то, что этот, бля, рейдерский накат на моего сына начался после того, как я нашел работу. Посети они нас тремя месяцами раньше, испуганно думаю я, когда приходилось продавать вещи на тираспольском рынке, Матвея могли бы забрать прямо во время первой проверки. Суки!

— Так, — разочарованно хлопает та, что постарше, дверцей холодильника, — теперь туалет и ванная.

— Пожалуйста, — веду я их.

— Ка-ка, — сообщает Матвей.

— Мальчик что, не пользуется горшком? — оживает младшая.

— Писает в него, — объясняю я, — а вот по-большому пока редко. Это нормально. Не все дети ходят на горшок в его возрасте. Не все говорят. Я не переживаю.

— Вот как?

— Ну да, — начинаю злиться я, но потом беру себя в руки, потому что они только и ждут, чтобы я распсиховался, — кто-то раньше идет, вот, Матвей, например, пошел в девять месяцев.

— Ого! — говорит младшая, но осекается, потому что старшая смотрит на нее зло.

— Ого, — киваю я, — а вот говорить начнет позже. Слов тридцать пока знает. Ну, я не парю… беспокоюсь. Все равно заговорит. Правда, Матвей?

— Пявда Мей, — соглашается мальчик.

— Молодец, — треплю его по голове я, и даже у мегер взгляд смягчается, мой ангельски красивый ребенок даже Медузу, бля, Горгону бы вернул в лоно смирения, всепрощения и католической церкви, думаю я.

— Ка-ка, — напоминает он.

Тетки выжидают. Я улыбаюсь, беру Матвея на руки и лихо, раз-два, проделываю все что нужно. Меняю пацана быстрее, чем леопард-на-бицепсе, должно быть, надевал на себя грязные трусы, вонючие портянки и стиранную-перестиранную майку. Типа тельняшку, ага. Сколько у них там в армии на это уходит? Пятнадцать секунд? Так у меня всего десять. За десять секунд я меняю белье, штаны, мою задницу и надеваю все новое и чистое на ребенка. По-моему, неплохо. Даже старые суки, хоть они явно вынесут решение не в мою пользу, — впечатлены.

Ну да, думаю я, поэтому я и есть настоящий мужик. Потому что, чтоб вас, настоящий мужик это тот, кто трахает баб, кормит ребенка и пытается хоть как-то наладить свою жизнь и отношения с этими бабами — пусть одна из них и мертва — и вообще с самим собой. А тот, кто несколько лет дрочит в казарме под неприятно колючим шерстяным одеялом, носится как полудурок с автоматом по полигону и только и делает, что позволяет командовать собой кому ни попадя, тот вовсе не мужик. Просто дерьмо собачье.

Я тихонько хихикаю и продолжаю показ дома. Хотя показывать особо нечего. У меня всего две комнаты. Два дивана, телевизор, книжные полки, кровать Матвея, комод Матвея, занавески, чистые и стиранные, ну как же, и этому я научился, посуда, вычищенная как зубы на приеме дантиста…

— Туалет и ванная совмещены, — озабоченно говорит старшая младшей, — записываем…

— Вообще-то, — говорю я, усевшись с Матвеем на диван, — жилой фонд города Кишинева на 80 процентов состоит из квартир, где туалет и ванная совмещены.

Они не удостаивают меня даже взглядом.

— А здесь? — тыкает своими короткими красными, не то, что у Оксаны, ее-то руки были длинные и красивые, пальцами, старшая мегера. — Здесь у вас что?

— Компьютер, — терпеливо поясняю я, — рабочее место. Тружусь, не выпуская сына из поля зрения.

— Включите, — говорит она.

— Пожалуйста, — улыбаюсь я.

— А женщин вы водите? — вдруг резко спрашивает младшая, такие у нее, наверное, представления о перекрестных допросах.

— Если я скажу, что да, вы обвините меня в том, что я устраиваю здесь блядки, — надоедает все это мне, — если скажу, что нет, вы обвините меня в том, что я извращенец, потому что молодой мужчина без женщин — это подозрительно. Что для вас было бы предпочтительнее?

Она отводит глаза. Наверное, ей тоже неловко. Ну да. Все мы, в сущности, неплохие ребята, только у многих есть закладная на дом. Типа того.

Старшая тетка роется в компьютере. Конечно, ни одной фотографии голой бабы не то что на рабочем столе, но даже и в документах, в машине нет. Я все тщательно почистил. Тетка садится за компьютер и с важным видом водит курсором по экрану. Наверное, я тоже так выгляжу: для меня компьютер это всего лишь наборная машинка и интернет, в котором можно найти анекдот посмешнее да фото девки посимпатичнее. Тетка задумчиво опускает руку на чуть выдвинутый ящик стола, и я обнимаю Матвея, поцеловав его в щеку. Мне нужно на мгновение скрыть лицо: ведь я вспомнил, что в том самом, бля, ящике — предмет туалета, который вовсе не вызовет у моих посетительниц взрыв восторга. Фейерверк положительных чувств. В ящике стола — трусики Светы, которая все-таки пришла убедиться в том, что вся эта служба толкования снов — вовсе не лажа.

Ей-богу, как же хорошо, что по трусам нельзя определить возраст хозяйки.

Между прочим, она сама, напоминаю я себе и прижимаю Матвея к груди. Только это, конечно, вовсе не аргумент. Ладно, буду надеяться… Так и есть. Тетка прихлопывает ящик, машинально закрывает его, и отлипает от компьютера.

— У нас все, — говорит она. — Всего доброго.

— Пока-пока, — говорит Матвей и бежит открывать дверь.

Проводив старых паскуд, я, чувствуя себя героем «Банкира», начинаю суетиться и приводить в действие механизм большого Плана. Пытаюсь договориться с мамашей Оксаны, со своей, ее, оказывается, леопард-на-бицепсе тоже обработал, пытаюсь решить кое-какие вопросы со старыми знакомыми из Центра медицинской экспертизы, которые специализируются, конечно, больше на трупах, но ради такого дела могут и о живых вспомнить, сражаюсь отчаянно и храбро. У меня больше шансов, чем все они думают, потому что леопард-на-бицепсе, который сработал действительно хорошо — видно, не зря он там бегал с окровавленной задницей в разведчастях — все-таки совершил ошибку. Не учел одного важного момента. Пятнадцати тысяч долларов, которые я получил в Москве как, бля, надежда молодой литературы и которые я вовсе не зажму, как считают те, кто о них знает. Меня мучает только один вопрос. Сколько денег у него, этого придурка? У кого их будет больше, тот и победит. Особенно учитывая, что выгляжу я и правда сомнительно. Мужчина под тридцать, вдовец, не работает — пусть эта астрологическая фигня и приносит доход, но ведь выглядит это не очень прочно, не так ли, уважаемый совет попечителей, — все время с ребенком, Господи, да он даже поссать с ним ходит, не кажется ли вам… И все такое. А если бицепс-и-леопард купит справку о том, что он папаша мальчика, мои дела плохи.