Закат Луизианы - Люциус Шепард Страница 26

– Джо Дилл говорить, ты пить бесплатно, солдат.

– Что означает твой ломаный английский, приятель? Работа такая или что?

– На самом деле – да, – сказал бармен. – Я считаю это унизительным, но мне хорошо платят.

– Ты живешь в Граале?

Бармен отрицательно помотал головой.

– Я держу клуб в Панама-сити. Дилл привозит сюда весь мой персонал работать в «Майами» раз в году. Парень законченный псих, но он хорошо платит за то, что хочет получить.

– Псих? С чего ты взял?

Выразительный жест бармена, похоже, относился ко всей улице в целом.

– А что, разве неясно?

– Эй, приятель! – Это был длинноволосый паренек, чью гитару он взял на время. Коди. – Хочешь присоединиться к нам?

Мустейн только сейчас осознал, что Коди играет в этой группе, и понял теперь, кто уродовал соло Робина Трауэра.

– Я не знаю вашего репертуара.

– Играй что хочешь. Например, тему, которую ты выдал вчера вечером. Мы просто тихонько подыграем тебе.

Минутой позже Мустейн перекидывал через плечо ремень гитары Коди; а еще через минуту уже стоял на сцене и играл. Он не чувствовал музыку так остро, как накануне. Фальшивый антураж клуба сковывал его, но в то же время он находился под впечатлением, что «Майами шоу» почти настоящий сайгонский бар. Что дух той скорбной кровавой эпохи успешно вызван к жизни. Обнаженные по пояс официантки с разводами бледно-лиловой и розовой краски на коже, похожие на разноцветных призраков, кружащихся в дымном воздухе; шумные пьяные солдаты в форме цвета хаки за столами; и вьетнамцы, стоящие небольшими группами, со скрещенными на груди руками, суровые и бесстрастные, холодные и невозмутимые на фоне буйного, тупого, чисто американского неистовства. Иллюзия постепенно вытесняла реальность в сознании Мустейна. За стенами бара были саперы, джунгли и вьетнамские деревушки, а не американские провинциалы, болота и захолустные городишки. Время от времени раздавался оглушительный хлопок, и над головой взмывала ракета. Мустейн нашел способ вплести все эти впечатления в мелодию, случайно родившуюся у него вчера в «Верном шансе». Нарочно пропуская аккорды, возвращаясь к предыдущей музыкальной фразе, чтобы усилить эффект.

На сей раз общее впечатление упадка и неминуемой гибели выражалось в импрессионистической манере, свидетельствуя о таинственном душевном недуге Грааля, о безумии этой ночи. Мустейну казалось, что гитара является проводником музыки, рожденной в душе высшего существа; что созвучия проливают свет на скрытые законы, правящие не только этим городом, но и всем миром; законы, которые препятствуют вам в осуществлении ваших стремлений, в вашей попытке хоть немного выйти за пределы возможного, но одновременно защищают вас от опасностей, сопряженных с таким порывом, являются залогом душевного спокойствия, заурядности, счастливой стабильности существования. Люди поднялись на ноги и бурно аплодировали. Поначалу Мустейн подумал, что хлопают ему. Но потом увидел Вайду, танцующую на сцене вместе с девушками из бара. Она не копировала их вялые телодвижения. Ее танец был полон жизни и страсти. Она словно выбрасывала мощные импульсы энергии на каждую долю такта. Будь это другая ночь и выпрыгни на сцену другая женщина, Мустейн подыграл бы. Он бы подошел ближе и заставил ее двигаться быстрее. Но Вайда привела его в замешательство. Казалось, ее самозабвенный танец являлся не столько производной от музыки, сколько симптомом психического расстройства, и восторженный рев толпы напомнил Мустейну о царящей здесь нездоровой атмосфере. Он снял с плеча гитару, и музыканты у него за спиной сбились с ритма и умолкли; девушки перестали приплясывать. Вайда пошатнулась, словно раненная выстрелом в грудь. Мустейн стремительно пересек сцену, оттолкнув плечом девиц, которые с апатичной агрессивностью попытались преградить ему путь, и одной рукой обхватил Вайду за талию. Сначала она стала вырываться, потом поморгала, вроде бы узнавая его. Когда же, удивился Мустейн, она успела так напиться? И сразу вспомнил, что оставил ее одну почти на час.

– Я хочу еще танцевать, – пролепетала она, обвивая руками его шею. – Потанцуй со мной.

– Мы можем потанцевать на улице. Пойдем.

Когда они с Вайдой спустились со сцены, музыканты заиграли «Сочувствие к дьяволу» [6], и в неумелом корявом исполнении, с жутким завывающим вокалом, песня казалась более демонической, чем оригинал.

– Ой, мне нравится эта песня! – Вайда толкнула Мустейна в грудь, сжала кулаки и принялась покачиваться на неверных ногах, не в силах поймать ритм. – Ну давай же, Джек! Пожалуйста!

– Танцевать под такое дерьмо просто невозможно, – сказал Мустейн, хотя в зале все танцевали.

Пьяная, но уже немного пришедшая в чувство Вайда сидела рядом с Джеком, одной рукой обнимавшим ее за талию. Она жалела, что столько выпила с Джоном Гино и его друзьями. Она уже много лет не пила, боялась что утратит способность сопротивляться Маршу. Но теперь она знала, что он отступился от нее, и хотела отпраздновать свое освобождение. Ей по-прежнему хотелось танцевать. Сидеть здесь было все равно что нежиться в теплом пламени, созданном близким присутствием Джека и разлитой в крови текилой, но она хотела двигаться, избавиться от последних остатков горя. Форма сделала, что обещала. Получив ответ на свою молитву, Вайда на шаг приблизилась к настоящей жизни, а когда она уедет из Грааля, когда поселится на берегу другого океана, в Нью-Смирне… Господи! Какое будущее ожидает ее? Покинув Грааль, она окажется вне досягаемости колдовских чар Марша, даже если он восстановит свои силы.

Вайда легонько толкнула плечом Джека, пытаясь вызвать у него улыбку. Он неподвижно сидел рядом, похожий на кривую черную корягу, обращенную в человека, и мрачно размышлял о чем-то… Вайду не интересовало, о чем именно. Она заставит его улыбаться еще до наступления утра. Она посмотрела в конец улицы. Туман сгустился; разглядеть что-либо вдали уже не представлялось возможным, и почти все люди разошлись по разным барам. В поле зрения оставались лишь несколько вьетнамцев Джо Дилла.

Парни на мотороллерах, старухи, худой смуглый мужчина, который сидел, поджав ноги по-турецки, на другой стороне улицы и чинил велосипед, стоящий перед ним вверх колесами. Вайде больше нравилось место, где проводилась ее коронация. Имение Бофора Монро. Папаши Сидель. Та ночь была такой же туманной. Бофор повсюду расставил факелы, и они мерцали, словно фосфоресцирующие гнилушки, в туманной мгле. Здесь, на залитой ярким электрическим светом улице, все будет гораздо прозаичнее.

– Сколько времени это займет? – спросил Джек. – Эта дурацкая церемония коронации?

– С полчаса. Может, чуть больше. – Вайда погладила его по голове. – Ну не дуйся, пожалуйста! Тебе понравится!

– Сомневаюсь.

– Наверняка понравится! Мне лично интереснее всего попытаться угадать, на кого падет выбор.