Участок - Алексей Слаповский Страница 26

17

Драку двух мужчин из-за паскудного пойла изображать неинтересно, посмотрим лучше, как Кравцов, Шаров и Вадик ведут расследование. Они пришли к дому Стасовых, где Володька лежал под трактором, что-то ремонтируя. Нина расположилась в саду, читала книгу. Вадик хотел подойти и извиниться, но застеснялся.

Володька с ходу начал от всего отнекиваться:

– Между прочим, я свои права знаю! Имею право молчать вообще!

– Ты понимаешь, что человек чуть не умер? – закричал Шаров. – А может, сейчас уже умирает! У кого бутылку взял, которую я отнял у тебя, ты можешь сказать?

– Не помню!

И тут Кравцов взял Володьку за ногу. Взял деликатно, не грубо и потянул на себя. Казалось, Володька сам вылезает, меж тем ясно было, что именно Кравцов тянет его, не очень даже при этом напрягаясь. Володька с удивлением посмотрел на свою ногу сорок четверто– го размера, на довольно тщедушного милиционера и собирался возразить, но Кравцов заговорил жестко и строго:

– Слушайте, юноша! Есть такое понятие: пособничество. Или: непредотвращение ситуации, результатом которой явилась гибель человека. Уголовная статья.

– Не помню я! – вскочил Володька. – А вы, Андрей Ильич, кстати, бутылку у меня взяли без протокола и без акта! Это произвол вообще-то называется!

– Я тебе жизнь спас, дурак! – ответил Шаров. – А на изъятие отравляющих веществ и прочих опасных предметов никакого протокола не надо! Это тебе и милиция подтвердит!

– Пусть подтверждает, а я не помню! – отрезал Володька.

Так и ушли от него ни с чем.

– Вот чего я боялся, – сказал на улице Шаров. – Никто ничего не скажет. Чтобы не подумали, что они на людей клепают.

– Значит, надо такой подход найти, чтобы не подумали, – рассудил Кравцов.

– Ищите подход без меня. При мне они точно ничего не скажут!

И Шаров удалился в администрацию.

– С кого начнем? – спросил Вадик.

– С того, у кого телевизоры есть. Желательно большие. И желательно, чтобы владелец был человеком одиноким, кому помочь некому.

Вадик не понял хода мыслей Кравцова, но вникать с похмелья не хотелось.

– Вот! – показал он на дом Нюры Сущевой. – Нюра Сущева у нас и с телевизором, и одинокая. Правда, не вполне.

18

Нюра Сущева была и с телевизором, и одинокая, правда, не вполне. Муж Анатолий постоянно пребывал где-то на заработках. Был когда-то просто механизатором, молчаливым и работящим парнем, за него многие девушки хотели бы замуж, но Анатолию нравилась только красоточка Нюра. А Нюра искала другую судьбу. Уехала в Полынск, работала официанткой в ресторане, имела большой успех, но потом случилась какая-то темная история с дракой двух претендентов, кончившейся гибелью одного из них, Нюра вернулась в Анисовку, поскучала и уехала в Сарайск. Работала на кондитерской фабрике, сошлась с женатым заместителем директора, забеременела и – неудачный аборт, заражение, операция, после которой врачи сказали: детей никогда не будет. Нюра сначала даже и не горевала: есть огромное количество мужчин, для которых небеременеющая женщина – сущий клад. Никакой осторожности с ней не надо. И тут Нюра влюбилась в одного красивого и знаменитого на весь Сарайск человека, то ли бандита, то ли депутата (впрочем, одно другому не мешает). Тот ответил ей взаимностью, но когда узнал, что у Нюры не может быть детей, огорчился и бросил ее. Почему-то и бандиты, и депутаты очень озабочены разведением потомства. Чуют, видимо, что срок их благополучия, а иногда и самой жизни недолог, так хоть дети останутся! Нюра пустилась во все тяжкие и легкие после такой неприятности, имела трения с милицией и вскоре решила вернуться в Анисовку. Сумела, однако, отделиться от родителей, купить домик. И опять Анатолий пришел к ней. Ему было уже за тридцать, но и Нюре к тридцати подъехало. И она согласилась жить с ним, но поставила условие: чтобы муж обувал, одевал, как она того достойна, чтобы в доме все было, что у людей есть – и не в деревне, а в городе. Анатолий согласился, но в Анисовке на такое обеспечение жены денег заработать было нельзя, вот он и стал мотаться на приработки. Месяца три-четыре где-то вкалывает без просыпу, потом приезжает, задаривает красавицу-жену и дня через три уезжает, боясь ей наскучить. А Нюра, между прочим, все теплей к нему относится, но боится в этом признаться. Встретила она Кравцова и Вадика неприветливым криком:

– Ничего не знаю! Анатолий приедет – у него спрашивайте! Он муж семьи, он в курсе!

– Ты пойми, смертельная опасность! – объяснял Вадик. – Вопрос-то простой: давала ты Володьке Стасову самогон или нет?

– А с чего я ему буду давать? – улыбнулась Нюра. – Никому я ничего не давала! – И вдруг спросила Кравцова с неожиданной задушевностью:

– Ну, как вам у нас? Нравится?

– Очень, – признался Кравцов, глядя на огромный телевизор, стоящий на тумбочке со стеклянными дверцами.

– Хорошая штука! – оценил он.

– Муж привез, – похвасталась Нюра.

– Только стоит неудачно, свет на экран падает.

– Ничего не падает, – возразила Нюра. – Уже год так стоит, все нормально!

– Ты лучше скажи, кто самогон гонит и продает! – гнул свое Вадик.

– Не знаю! А что, кто-то гонит все-таки? – удивилась вдруг Нюра. – Надо же! Ай-ай-ай! Нехорошо!

Вадик аж дернулся от досады и вышел. А Кравцов мягко спросил:

– Муж, значит, отхожим промыслом занимается?

– Вроде того, – не отрицала Нюра. Но уточнила: – Честно зарабатывает свои деньги!

– Это понятно. Для такой женщины приятно зарабатывать. А налоговая инспекция не беспокоит его?

– С какой это стати? Он что, банкир или фабрикант?

– Нет. Просто когда люди трудятся в разных местах, у них, как правило, заработки нелегальные. Не платят они налогов с них. Это я так, к слову, – улыбнулся Кравцов. И вышел.

Нюра его улыбке не поверила. В городе жила, мужчин много видела, в том числе милиционеров, в улыбках разбирается. Эта улыбка ей совсем не понравилась.

Она выглянула в окно и увидела, как Кравцов и Вадик идут по домам.

19

Кравцов и Вадик ходили по домам.

Старуха Квашина долго рассматривала бутылку, которую показал ей Вадик, и наконец прочитала по слогам:

– Сод-пас!

Вадик ничего не понял:

– Какой «содпас»?

А Кравцов тут же сообразил:

– Это бабушка латинские буквы по-русски прочитала.

Вадик посмотрел: действительно: cognac, содпас получается...

Но таких бутылок Квашина не видела, никому самогона не продавала, и телевизор у нее никто не двигал.

Пожилой одинокий Батищев, у которого в доме стоял черно-белый «Рекорд» 75-го года выпуска, ответил однозначно: