Томление (Sehsucht), или Смерть в Висбадене - Владислав Дорофеев Страница 25

История делается на глазах, нам повезло, мы стали современниками событий, определяющих географию планеты на сотни лет вперед.

Стань сама событием, каких нет на земле.

Который день думаю о твоих письмах, о последнем письме. Ты освободила не только себя, сбросив какие-то шоры, ты освободила меня, обогатив, расширив мое внутреннее (я бы сказал, генное) представление о женщине. Я и не предполагал, что у меня так много вбитых обществом, и пр., дурацких стандартов и недоношенных мыслей и представлений о женщине. Спасибо тебе, девочка моя, за новую степень и ступень внутренней свободы.

Я благодарен тебе еще и за новую степень свободы в разговоре с тобой. Ты открыла нам с тобой новую свободу. Мы с тобой открыли новую свободу отношений между мужчиной и женщиной.

Девочка моя! Удивительная свобода и радость новых отношений нам предстоят с тобой.

К вечеру сегодняшнего дня я понял, что я хочу сделать. Я хочу вместе с тобой быть на карнавале в Венеции. Узнай, когда это случается.

Сегодня у моря глаз не сводил с одной барышни, она была лишь в плавках. Действительно, хороша была барышня, я подумал, что при подобных обстоятельствах ты непременно будешь загорать со мной только в одних плавках. Но не эти соображения заставили меня превратиться в столбняк. Другое. У барышни была твоя грудь, только совершенно загорелая. И еще у нее были твои лодыжки. Я схожу с ума. Мое воображение тиражирует твой облик, твое тело в окружающем меня мире. Извини, но воображение и фантазия, это неподвластно разуму. И, бог его, знает, что такое… (Здесь было еще одно предложение, которое мне не понравилось, я его выкинул. Есть определенные преимущества в такой хроникальной технике написания писем. Отправить письмо, это все равно, как бы опубликовать его. Но, если отнестись к эпистолярному жанру, как к еще одному литературному, я бы непристойности выкинул.)

Про одесский юмор ничего определенного сказать не могу, лишь отдельные мазки. Во дворике, нудном, грязном, полном ободранных и сытых кошек, с замызганными стенами и машинами, бюст изобретателю эсперанто, который, насколько я помню, в момент изобретения эсперанто, жил в Праге. Бюст в птичьем дерьме. Неожиданно и смешно. Был в знаменитом одесском дворике, который весь состоит из наружных галерей (по сути, коридоры вынесены на улицу), в которые выходят квартиры. В Европе такая картина обычна, в бывшей России редка. В Петербурге такой интимной планировки практически нет, какое-то жалкое подобие я видел в самом начале Невского проспекта. Люби меня, девочка моя.

В Одессе много национальных по названию улиц: Французский бульвар, Еврейская, Греческая, Польская улицы, прежде была Итальянская, ныне Пушкинская, улица. Одесса всегда была интернациональным городом. Сила империи была именно в этой наднациональности, никогда насильственно не внедрялась русская культура, например, в Одессе. Так, кстати, всюду, где я был. А там, где хотели иметь национальные школы, там их было много. Сейчас Одесса украинизируется, собственно, украинизируется вся Украина, но украинизация в этом городе означает падение общего уровня культуры, регионализацию культуры, узость общественных контактов. На деле, даже внешне, украинизация означает массовое внедрение европейского культурного, торгового, общественного, технологического ширпотреба. Происходит тот же процесс, которому свидетелем ты была в России, вытеснение никогда не означает пустоты, что-то или кто-то приходит в виде заменителя, часто гадкого. Уровня украинской культуры, даже при наличии денег, не хватит, чтобы вернуть Одессе утраченный блеск. Придется привлечь опыт и технологии Европы. Но, может быть, именно этого и хотят на Украине, чтобы окончательно освободиться от России. От этой взрывной смеси, под названием Россия, которая образуется от смешения несмешиваемого, Европы и Азии.

О! Этот малороссийский говор, остался здесь неизменным со времен Гоголя. Он ужасен. Как после русского или английского, немецкий режет слух, так и после московского русского одесский русский взрезает, кажется, не только уши, но и будто шрапнелью пробивает тебя насквозь и, кажется, уже корежит даже твое тело. Очень грубый язык – русский украинский. Ну, не могут на таком грубом языке изъясняться великие романтики. Так ведь и не было романтиков в Одессе. Все прекрасные писатели двадцатого века – Олеша, Ильф, Катаев, Шкловский, Бабель, они ведь только родились здесь, а начали писать профессионально в Москве и так далее. Но как же среди этого языкового хлама родились такие прекрасные стилисты? Очень просто.

Этот город пропитан романтической чувственностью, или чувственной романтикой. По улицам с такими широкими тротуарами – тротуары здесь шире проезжей части – невозможно ходить и думать о чем-либо ином, помимо отдыха, пьянства, любви и страсти к прекрасному принцу или прекрасной даме моего сердца.

Одесса – город платанов и чувственности.

Эти две страсти отличают Одессу от многих десятков виденных мною городов, эти две страсти Одесса пронесла на протяжении многих десятков лет, несмотря на войну, кровь, революции, национализацию, пошлый бандитизм, хамоватый язык, пролетарские распущенные нравы, всеобщую лень, а теперь и тотальную украинизацию, эти две страсти, видимо, и сохранит Одесса впредь.

В Одессе женщины очевиднее, в Одессе женщины насилуют мужчин. В Одессе женщины избыточнее, энергичнее, насыщеннее. Женское начало здесь активнее. Женщины здесь тревожнее, злее, агрессивнее. И в этом воля человечества, будущее человечества, которое всегда в физиологии и нормах телесных отношений, следовало за югом, который лучше и вернее чувствовал изменения климата в человеческой физиологии.

Здесь практически нет полных, тем паче толстых людей. Полных женщин я не видел вовсе. Молодые, в самом возрасте – просто хороши, но оговорюсь, чаще только до головы, и чаще на лицо смотреть не нужно, кроме животных страстей и слишком простых мыслей и чувств – там ничего не написано. Но ноги чаще возбуждают, нельзя сказать, что ноги одесситок хороши, но эти ноги возбуждают. Это город самок. Вот именно так. Мужчины также, как правило, очень породисты, сильны и привлекательны, настоящие самцы, но на лица, в глаза лучше не смотреть. Но они вовсе не сравнимы с одесскими самками, которые всегда сверху, „лицом к лицу“. Женщина здесь – это не среднеполое существо, о котором я тебе писал по наблюдениям в средней полосе России. Это – самка с вечно голодным взглядом, которая жаждет, чтобы ее удовлетворили самым настойчивым образом. На знамени этого города можно было бы изобразить чуть раскрывшиеся, изнывающие от вожделения глаза женские.

Замечательная иллюстрация. В бильярде. Играют он и она. Он – тюха, немного заторможенный, с растерянными глазами, почти проигрывает, в спортивном костюме, она – с маленькой головкой суки, такие сучьи хищные глаза и ноздри, почти выигрывает, безвкусно одета, короткая юбка, длинные ноги, дышит эротикой, очень активна, хотя и угловата, видимо, еще мала. Она (именно, она) постоянно прижимается к нему, обнимает его, он вроде бы отвечает, но видно, она – хозяин положения. Но эстетически картинка никакого наслаждения не дает.