Все для эго - Тонино Бенаквиста Страница 25

Она все время повторяет, что мы так редко видимся.

Этот день должен был оказаться бесподобным, незабываемым. И я сделал все, чтобы он таким и стал. Но не так, как я себе представлял. Мы вышли из машины, пешком дошли до бухты, где нас ждали друзья, готовые к отплытию, с поднятыми парусами. Объятия, шутки, погрузка провизии, и тут, глядя на небо, я выпалил:

— И к тому же будет буря, а Сесиль это обожает, правда, любовь моя?

С этой секунды не могло быть и речи о путешествии, о яхте, ни даже о друзьях, в молчании под проливным дождем мы вернулись домой.

Надо сказать, что Маите обожает мою жену, это ее лучшая подруга. Жан-Пьер тоже очень любит ее, ведь они выросли вместе. А я просто боготворю — другого слова не подберешь — свою жену. С первого же дня я взираю на нее, как на совершенство, которое какой-то милосердный бог позволил мне встретить на моем пути, чтобы доказать мне, что жить на свете стоит. И несмотря на то что прошло немало лет, я до сих пор не знаю, за какое из ее достоинств я женился на ней: за ее красоту, за ее чувство юмора или за ее страстную натуру?

Вот только мою жену зовут не Сесиль.

Стоит ли продолжать? Объяснять, что Сесиль тверда и кисла, как зеленый лимон, что ей двадцать один год и что она смотрит на меня, как распятый Христос, каждый раз, когда мы занимаемся любовью в маленьком отельчике, где она ждет меня в два часа дня по средам и пятницам?

Если вы до сих пор не знаете, то послушайте, что я вам скажу: у каждого из нас в этом мире есть один и тот же враг. У вас, у меня или у соседа напротив. Непримиримый враг, который изводит вас изнутри и не позволяет сделать ни малейшего шага в сторону. Я могу поклясться, что этот враг только того и ждет, чтобы опустить нож гильотины. Его память может состязаться с самыми изощренными механизмами, он реагирует быстрее, чем инстинкты и рефлексы вместе взятые, его жажда противоречия не знает границ, и, чтобы ни случилось, последнее слово останется за ним, битва проиграна заранее. Он есть у меня, у вас, даже у святых и убийц есть этот враг. Имя ему — Подсознание.

Мое, кажется, настолько следует христианско-иудейской морали, что не позволяет мне ничего с тех пор, как я подписал брачный контракт. Моему Подсознанию не нравятся мои шалости. Надо думать, оно тоже обожает мою жену. А ведь я же считал делом чести не совершать ошибок новичка: я стал чаще принимать душ, менял рубашки два раза на дню, не оставлял никаких записочек и никогда не давал свой домашний телефон. Один раз мне даже пришлось выкурить сигару длиной в руку, чтобы замаскировать запах «Шалима» в машине. Но это сволочное Подсознание всегда найдет лазейку. И это не первый раз, когда оно выкинуло такую злую шутку. Впервые это произошло однажды утром, в воскресенье, когда я, сладко потягиваясь, только открыл глаза. Моя нежная дорогуша принесла мне поднос с завтраком, я поблагодарил ее, потрепав по затылку, она спросила, хорошо ли я спал, и я ответил, что совершенно не помню, что мне снилось.

— А кто такая Гаэль, которая «робче, чем девственница, но гибче, чем газель»?

Никогда не знаешь, насколько Подсознание недовольно тобой. Оно в состоянии зафиксировать и выдать слово в слово самые чудовищные глупости, которые мы забываем, едва произнеся.

С Гаэль я сумел выкрутиться, придумав какую-то отговорку (дурацкий фильм, который крутили в самолете — поди узнай, откуда берутся сны), но с Сесиль я не смог ничего сделать. Главное — не пытаться оправдаться. Зачем к гнусности добавлять еще и пафоса? Следующий месяц прошел в полном молчании. Ни слова не было произнесено за четыре недели, полные ледяной ярости. Ничего. Это она умеет. И потом как-то вечером она сказала, поставив чашку чая на журнальный столик:

— Еще одна оговорка — и ты меня больше не увидишь.

После чего я стал верным мужем. Самым примерным мужем. Никаких игровых автоматов вечерком после работы, конференций в провинции и даже пробежек утром по воскресеньям. Как только я поднимал глаза, она была здесь. Как только она поднимала глаза, я был тут как тут. Любовь на кончике взгляда, можно было бы сказать. Счастье на горизонте.

Прошли месяцы. Много месяцев. Может быть, даже год. Мимо меня мелькали силуэты, полные обещаний, губы, готовые к поцелую. Но я был непреклонен. Я стал часто болеть. Подсознание осталось без работы, его надо было чем-нибудь занять. Я был несчастен, как камень. Даже пролил несколько слезинок.

Достаточно было, чтобы новая сотрудница на работе представилась мне: «Добрый день, меня зовут Валери», как мне приходилось в течение всего дня убеждать свое Подсознание, что я не знаю никакой Валери, что я в жизни не встречал ни одной Валери, что это самое нелепое имя, которое я когда-либо слышал, и что я ненавижу всех Валери на свете. Так могло бы продолжаться долгие годы, мое колебание между стыдом и раздражительностью, между навязчивой идеей и чувством неудовлетворенности, если бы не пикник солнечным воскресеньем у Маите и Жан-Пьера.

Воскресенье в саду, чтобы насладиться еще не наступившим летом. Бесконечный аперитив, шашлыки, шезлонги и сиеста. Пока девочки накрывали на стол, мальчики, как обычно, состязались в умении добиться идеальных углей. Внезапно на сцене появился их пес, стащил кусок печенки, и Жан-Пьер заорал:

— Жош, черт возьми, немедленно слезай со стола!

Я в недоумении переводил взгляд с пса на его хозяина.

— Но что случилось с вашим Жошем? Когда я видел его в последний раз, он весил на двадцать килограммов больше, и шерсть у него была отвратительная, что твой коврик для ног.

— Балда ты, тот Жош умер две недели назад. Мы только что взяли другого. Но я с детства называю всех своих псов Жошами, так я, во-первых, никогда не ошибаюсь, а во-вторых, меньше страдаю, когда они умирают.

— ?..

Так мне пришла в голову идея.

Очень просто.

Что может мне помешать завести романчик, если имя моей любовницы будет то же, что и у моей жены?

Ничто.

Даже мое Подсознание.

Вы считаете, это отвратительно?

Мне тоже так кажется, в какой-то мере, но в тот момент, когда у меня зародилась эта идея, я почувствовал себя просто гением. Это была единственная возможность разозлить Подсознание, но так, чтобы оно не смогло отомстить. Казалось бы, нет ничего проще, но жизнь никогда не дает насладиться триумфом. Была только одна загвоздка — мою жену зовут Оппортюн.

Оппортюн Жанна-Мари Элис Сожон. Для девочек это то же самое, что Дезире и Бьенвеню — для мальчиков. Родители считают, что это очень мило, друзья считают, что это очень мило, да и сам я, когда она назвала мне свое имя, счел его очень милым. Поначалу я смаковал это имя, я орал на всех углах: «Оппортюн!», счастливый оказаться в объятиях столь необыкновенного создания.

— Где я найду тебе эту, как там ее?

— Оппортюн.

Форлани, старый холостяк, ничего не знал о моей личной жизни, а список его побед заставил бы Дон Жуана поджать хвост.