Лгунья - Валери Виндзор Страница 25

Я надела наименее мятую юбку Крис и белую футболку. Проблема с обувью частично разрешилась, когда я обнаружила пару индийских сандалий без задников: подошва держалась на переплетенных крест-накрест ремешках. Пятки у меня свешивались, но если не считать жуткого стука, когда спускаешься по лестнице, обувка была вполне подходящая.

Внизу никого не оказалось, холл был залит лучами предвечернего солнца. Я долго слонялась по нему, не зная, куда податься. Пролистала стопку брошюр на столе. «Le Chateau de Rougearc, — прочла я, — est situe sur le D21, au bas d'une falaise» [70]. Бегло просмотрела длинное сообщение об истории le chateau, и потом от нечего делать углубилась в изучение параграфа, который начинался так: «Apres ce bref expose de l'histoire de Rougearc, il nous reste encore a penetrer a l'interieur du chateau qui presente aussi beaucoup d'interet» [71]. Но что именно представляло интерес, я не поняла, поскольку там употреблялись слова, далеко выходящие за рамки моих детских познаний в языке. Так что я бросила брошюру и стала просматривать обитую кожей книгу для посетителей, будто ничего увлекательнее в жизни не видела. Удивительно, сколько здесь побывало англичан. Род и Джеки Вудвард из Кройдона. Семья Линчей из Эшфорда, графство Мидлсекс: «Очень познавательная и веселая экскурсия. Большое спасибо». Боб и Перл Свифт из Кливленда. «Приятно подлечить здесь натертые седлом места», — написал Боб — или Перл в колонке отзывов. Кого, по их мнению, могут заинтересовать их натертые места? Поразительно, чего только люди ни понапишут! Вскоре меня так поглотило чтение дурацких и бессмысленных замечаний Эйлин и Хью Роттер из Карлисла, Тоби и Дженни Плит из Беркса — «Чудесный готический свод. Наслаждение» — что я оказалась за многие мили отсюда, хихикая про себя. И ничего не слышала.

— Заблудилась? — спросила Tante Матильда. Она беззвучно возникла из тени. Я подпрыгнула. Чувствовала себя так, словно меня застукали за чтением её личных писем. Она несла две запыленных бутылки вина: наверное, поднималась из подвала.

— Я тут смотрю книгу отзывов.

Она кивнула.

— Да, здесь масса интересного. У нас много иностранных туристов побывало. Твои кузины в саду, — сказала она. — Venez [72].

Она повела меня через огромную столовую, полную старинной мебели и серебра. Все, кроме узкого прохода, было огорожено веревкой. Явно часть экспозиции. В дальнем конце, между двумя потертыми гобеленами находилась дверь с надписью «Prive» [73]. Я проследовала за Tante Матильдой в коридор. На беленой каменной стене висели пальто. Стеллажи прогибались под весом цветочных ваз и вещей, которым не нашлось другого места. На полу лежали два Butagaz барабана, куча обуви, игрушки и старые журналы. Коридор был затоплен солнцем.

— Кузин ты, разумеется, тоже не помнишь, — сказала Tante Матильда.

Дверь в конце коридора вела во внутренний дворик. Девушка в темных очках так и лежала, растянувшись на шезлонге, но вторая теперь стояла на коленях в траве, пытаясь приладить колесо на трехколесный велосипед. Обе подняли головы.

— Позвольте вас представить, — сказала Tante Матильда. — Мари-Кристин, твоя кузина, Франсуаза.

Девушка, стоявшая на коленях, — она была к нам ближе, — встала. Ее волосы серого мышиного цвета были забраны назад заколкой. Она носила очки в светлой оправе, казавшиеся на её лице огромными.

— Ma cousine [74], - сказала она и расцеловала меня в обе щеки. Я нервничала по поводу её очков: боялась сбить. Она тоже. Без конца их поправляла. От неё пахло чем-то чистым, детским. Она застенчиво улыбалась. Обе мы не знали, что сказать.

Бронзоволосая девушка с элегантной стрижкой поднялась с шезлонга.

— Мари-Кристин, — сказала она.

И тут я насторожилась: чем ближе она подходила, тем больше я видела в ней сходства с Крис, — то же телосложение, тонкая кость, тот же овал лица, тот же нос, линия подбородка, те же короткие волосы и длинная шея. Эта похожесть нервировала меня, но недолго. Сходство было только поверхностным, физическим. Та внутренняя сила, которая проявлялась в Крис в таких качествах, как мужественность и беспечная самоуверенность, дала бронзоволосой лишь самомнение и чисто женскую элегантность.

— Ужасная авария, — сказала она, осторожно поцеловав меня, — слегка коснулась щекой, будто душистая бабочка пролетела рядом. Она оглядела мое лицо в шрамах и повторила: — Ужасная авария. — Она говорила по-английски с американским акцентом.

— Моя младшая дочь, Селеста, — говорила Tante Матильда. — А это мои внуки…

Дети, как осторожные зверушки, подошли на меня поглазеть.

Селеста представила их. Ричард, Зоя и бросатель гравия Бригам. Они таращились на меня с тем же внимательным и поддельным интересом, что и кошка. Я не знала, целовать их или пожать руки.

— Поцелуйте свою кузину, — сказала Tante Матильда по-французски. Никто из них не жаждал моих поцелуев: они морщились и отворачивались. Когда процедура была позади, они унеслись прочь, к своим велосипедам и уединенным играм с камнями.

— Attention [75], Зоя, — машинально сказала Селеста.

— Вы трое, — сказала Tante Матильда, — когда-то вместе играли.

— Боюсь, у меня ужасная память, — нервно пробормотала я. — Ничего не помню.

Три женщины стояли, как три стороны света на компасе, наблюдая за четвертой. Я видела: каждая из них пытается связать меня нынешнюю со своими воспоминаниями о восьмилетней девочке, игравшей с ними на лужайке. Tante Матильда слегка покачивала головой, словно результат её не радовал. Селеста смотрела на мою мятую юбку и негодные по размеру сандалии. Интересно, что мне делать, если одна из них скажет: «Погоди-ка, да ведь ты не Мари-Кристин. Ты совсем на неё не похожа». Я ждала, что это произойдет с минуты на минуту. Наверное, так или иначе я всегда ждала этого, и честно говоря, было бы менее тяжело и страшно, если бы с меня сорвали маску именно сейчас, когда под этой маской до сих пор спрятана ещё одна. Лучше сейчас, чем когда вообще никакой не будет. Итак, я ждала, бессмысленно глядя на сухие стрелки травы под ногами, но ни одна из них троих ничего не сказала. Я тоже молчала. Я уже открыла для себя, что больше не переживаю из-за вечной необходимости всем нравиться. Зачем? Ведь оценивают не меня. Так что затянувшееся молчание меня не смущало. Наконец Франсуаза прервала его, задав нервный и вежливый вопрос о том, как я доехала.

— Maman, j'ai faim, [76]— крикнул старший мальчик, выписывая вокруг нас круги.