Демоны в раю - Дмитрий Липскеров Страница 25

— И ты, — заулыбался Толик.

— И я…

Перед самым отъездом в столицу Валерий Рюмин на неделю исчез. Толик и Снегов искали друга, но их вдохновитель на путешествие в Москву канул бесследно.

— Струсил? — предположил Снегов.

— Кто? Вэл? — с презрением поглядел на Петьку сын корейского революционера.

— А где он тогда?

Толик в ответ тяжело вздохнул.

Валерий Рюмин отыскался неожиданно, когда жаркое солнце стояло в самом зените, а друзья, накупавшиеся в теплых водах Волги, обожравшиеся яблоками, дремали на кругом берегу.

— Дрыхнете, подонки?

Они узнали лишь его голос.

Оба вскочили на ноги и сквозь лучи летнего солнца во все глаза уставились на незнакомого человека с голосом Вэла.

— Что смотрите?.. Не узнаете?.. Это я! Это я — ваш друг!

На месте Вэла стоял коротко стриженный парень с чисто выбритым лицом, одетый по последнему слову моды — в расклешенные брюки и приталенный батник. Парень широко улыбнулся, сверкая белозубой улыбкой.

— Вэл, ты?.. — обалдел Снегов.

— А где твои зубы? — поинтересовался Толик. Даже его лицо-блин выражало подобие удивления.

— А где твои зубы? — вдруг тоже спросил Петька.

— Мои зубы на месте, — ответил новоиспеченный денди и улыбнулся, демонстрируя их — ровные, один к одному.

— А свои где? Железные?

— То были не мои, временные.

— А как же теперь арматуру перегрызать?

— А зачем ее перегрызать?

А еще Вэл показал новый паспорт, в графе национальности которого было четко прописано: русский.

— Не хочу поступать национальной единицей, а то в Кабарду распределят! Там нет работы!

— Значит, я один останусь национальной единицей, — заключил Толик Пак. — Вы, значит, русские, а я единица?

— Можно, конечно, написать в паспорте, что ты русский, урожденный города Костромы… Но глаза… Сам понимаешь… К тому же я действительно русский, просто жил в Кабарде. Прадеда еще моего сто лет назад царь на Кавказ сослал. Восстановил историческую справедливость!.. Ты тоже русским хочешь быть?

— И рожу твою плоскую, — добавил Снегов, — рожу твою плоскую выпуклой не сделать! И распределят тебя в Корею! В Южную! И будешь ты там собак немерено жрать!..

Когда до Толика Пака дошло, что распределить его профильно невозможно, что он навсегда останется в СССР сыном корейского революционера, а потому ему лучше оставаться национальной, но зарубежной национальной единицей, в его глазах-щелочках просияло…

Они по-прежнему были друзьями, а потому весь остаток дня провалялись на теплом волжском песке и каждый болтал что-то незначащее.

А потом Вал рассказал, как ему рвали железные зубы. Он смеялся, показывая, какими были клещи, и друзья смеялись в ответ, хотя во время стоматологических процедур кровь из его рта текла рекой, а молоденькая медсестра несколько раз падала в обморок.

— И что, ни разу не вскрикнул? — с подозрением вопрошал Снегов.

— Я — джигит!.. Нет, я — казак!!! Ха-ха!..

— Деньги где взял? — поинтересовался Пак.

— В поясе старых брюк были зашиты. Отцовы, для трудного случая…

— А где твой отец?..

На этот вопрос Вэл не ответил, зато вытащил из кармана конверт, в котором были сложены три билета на поезд плацкартой до Москвы.

— Когда? — спросил Петька.

— Завтра.

— И билеты на деньги отца?

— Ага…

Всю ночь до отъезда они гуляли. Да так гуляли, что в поезде чувствовали себя еле живыми. С трудом вспоминали, что выпили ящик портвейна…

— А я пять раз доехал, не вынимая, — сообщил Снегов заплетающимся языком.

— А я — десять! — сообщил Пак.

— А я — пятнадцать…

Москву они проспали… Поезд довез их до столицы Родины и, как руду, вкинул молодые души в плавильный котел Первопрестольной…