Любовь в настоящем времени - Кэтрин Хайд Страница 25

— А я вот вряд ли справлюсь, — говорит она.

— Что?

— Ты слышал, что я сказала.

— И что же?

— Я вырастила своих двоих. Это тяжкий труд. По-моему, я заслужила право не тютькаться больше с детишками.

Я свешиваю ноги с кровати. Сейчас встану и подойду к ней. Во мне кипит злость. Но я не трогаюсь с места. Надо сдержаться. Ярость только все испортит. Не надо ей видеть тебя таким. Лучше подумай, что вдруг встало между вами.

— Ты ведешь себя так, будто здесь живешь, — говорю. — С чем это тебе придется тютькаться? Ты приходишь среди ночи, проводишь со мной час-другой и ускользаешь. Когда ты появляешься, он спит. И когда уходишь, тоже спит. И то хорошо, что моя жизнь хоть как-то тебя касается.

— Очень жаль, что ты так ко мне относишься.

Она срывает с себя мою рубашку, швыряет на пол, собирает свои вещи и начинает одеваться. Сейчас она уйдет. Я чувствую себя жестоко обманутым. Ведь сегодня она собиралась провести со мной всю ночь.

— Если ты во мне разочаровался, скажи.

— Господи, Барб, прекрати. Ну зачем ты так? Поверить не могу, что ты уходишь.

— Это неважно, веришь ты или не веришь.

Меня охватывает ужасное чувство, что она уходит насовсем и все между нами кончено. Сама ведь намекает. Тупо таращусь на ее платье. Надо упросить ее остаться, а как? В голове вертятся разные слова, только ничего не подходит. Одно знаю: мы в опасности.

— Дай мне время подумать, — говорит Барб и спускается по лестнице к выходу.

Я не в силах пошевелиться. Постепенно я осознаю, что она действительно уходит, бросает меня, и этого никак нельзя допустить. Уговаривай, убеждай, борись за нее. Что сидишь сиднем?

— Барбара! — ору я, рискуя разбудить Леонарда.

Пытаюсь запрыгнуть в джинсы обеими ногами сразу. Как же. Скачу по комнате. Вопли мои остаются без ответа. Я умом тронусь, если позволю ей сейчас сбежать. Хлопает входная дверь. Прыгаю через две ступеньки, рискуя переломать ноги. Остаюсь цел и невредим. Рвусь к двери, распахиваю настежь.

— Барбара!

Крик уносится в ночь. В ответ — тишина.

Вся улица в лунном свете. Не могу понять, куда делась Барб.

— Проклятье!

С грохотом захлопываю дверь. Пинаю ее. Пяткой, не совсем уж я идиот. Поворачиваюсь к двери спиной и грохочу уже всей ступней. Только легче от этого не становится. Тогда я с матюгами кидаюсь на дверь всем телом. И медленно сползаю по двери вниз.

Сижу на полу. Такое чувство, будто из меня откачали все содержимое. И, что характерно, мне по-прежнему плохо.

На диванчике в гостиной возится Леонард, надевает новые очки, приподнимается.

— Митч? Что стряслось, Митч?

— Ничего. Ничего не стряслось.

— Эге. Я-то вижу.

Обещаю себе никогда больше ему не лгать. Как соврал сейчас, на автомате.

— Тебе не надо ничего класть в штраф-копилку, — сообщает Леонард. — Я понимаю.

Плашмя падаю на кровать. Леонард пристраивается рядом.

— Зажги свечку, а? — просит он, сворачивается в калачик и жмется ко мне. — Спасибо. Ты такой грустный. Мне тебя жалко.

— Ничего страшного. Все хорошо.

Некоторое время мы молчим. Потом он спрашивает:

— Знаешь, что такое вечная любовь?

— Наверное, нет. Никогда об этом не задумывался.

В данный момент задумываться я вообще не в состоянии. Но даже будь мой мыслительный аппарат в порядке, я бы все равно ни до чего не додумался. Нет, не знаю я, что такое вечная любовь.

— Меня Перл научила. Это когда ты любишь кого-то так сильно, что твою любовь ничто не в состоянии изменить. Что бы ни случилось. Даже если ты сам умрешь, все останется как было. Ведь это ты умрешь, а не твоя любовь. Вечная любовь. Понимаешь меня?

Если он про меня и Барб (а у меня все сейчас сводится к этому), то нет, не понимаю. Не доходит.

Леонард садится на кровати и кладет ладошку мне на грудь — туда, где бьется сердце. Наверное, Перл тоже клала ладонь ему на сердце. Мальчишка его возраста вряд ли сам придумает ритуал вроде этого. А вдруг? Ну не знаю.

Рука Леонарда неподвижно лежит у меня на груди. От нее исходит тепло.

— Вот как я люблю тебя, Митч. Ну как? Полегче стало? — И через секунду: — Не плачь, Митч. Я не хотел.

— Ничего, ничего. Это на пользу. Спасибо тебе. Благодарю за вечную любовь. Мне теперь легче будет жить.

— Эге. Я знаю.

Когда он засыпает, я беру телефонную трубку. Осторожно-тихонечко, чтобы не разбудить мальчика.

Набираю номер ее сотового, до дома она еще наверняка не добралась.

Гудок. Еще гудок.

— Привет, Митч, — говорит Барб. — Уже уложил его?

Мы молчим. Потом она спрашивает:

— Все-таки объясни мне, почему ты так хочешь, чтобы он жил с тобой?

Всем своим маленьким телом Леонард привалился ко мне. В зыбком пламени свечи мы смотримся как один организм. Очень сложный, но единый.

Я не могу ответить. Иначе я опять заплачу.

— Я одинок, — выдавливаю я наконец. — Понимаешь?

В трубке тишина, и мне начинает казаться, что я потерял ее еще раз. Наверное, очутилась вне зоны приема.

— Конечно, понимаю, — отвечает она после долгой паузы. Голос у нее нежный. Необычно нежный. — Только я тебе ничем не могу помочь.

Тут нас таки разъединяют, и она пропадает. Я кладу трубку и жду звонка. Но она, разумеется, не перезванивает.

Я осторожно снимаю с Леонарда новые очки и подношу к свече. Стекла чистенькие, новенькие, без царапин. По сравнению со старыми очки очень легкие. В общем, то, что надо. Я кладу их на тумбочку и гляжу на спящего Леонарда.

Положив ладонь мне на сердце, он поклялся мне в вечной любви. А я всего-то навсего сводил его к окулисту и купил приличные очки. Я у него в долгу.

Задуваю свечу, поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю.

Вечная любовь.

— Я тоже клянусь тебе в любви, дружище. — Наверное, это нечестно — выдавать такие признания, когда он спит, но примите во внимание момент. Если бы он бодрствовал, я бы рта не открыл. — Я не дам тебе ослепнуть. Сделаю все, что в моих силах.

Не успел я закончить эту фразу, как тут же возникает мысль, что обойдется мне это недешево. Во всех смыслах недешево.

Она входит в нашу контору. Все стихают.

Никто не знает, что она «ушла». Знаю только я и, наверное, Леонард, хотя мы с ним и не обсуждали этого вслух. Тем не менее с ее появлением атмосфера сразу электризуется и по всем присутствующим в комнате словно пробегает заряд. При этом никто не издает ни звука.