Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд Страница 25

Мы еще не знаем, каково это переходить вброд болота, проваливаясь по грудь в топкую жижу, когда москиты едят живьем, а крокодил догрызает паренька, что шел на два шага впереди.

Я и сам не догадывался, что ноги отказывают после трех миль по пояс в грязи.

А потом, уже на привале, когда мы достаем свои пайки, мухи бросаются на них с большим остервенением, чем мы сами. Приходится свободной рукой стряхивать их с куска, который несешь в рот. Даже приноровившись кое-как, все равно не успеваешь отбиваться от мух, и становится совсем не до смеха.

И вот я подхожу к той части истории, когда погибает Бобби и мы ночуем в лагере, но об этом я уже рассказывал.

Утром мы тянем соломинки, чтобы выбрать двух счастливчиков, которые будут встречать врага на выходе из пещеры минометным огнем. Приз достается Хатчу и Оскару. Это действительно приз, поскольку ребята остаются на свету и если и увидят врага, то за сотню футов. По сути, они назначаются снайперами. А мы должны сражаться в пещере. В темноте.

Они должны взять на прицел вход в пещеру. Это шаг номер один. Если выскочит кто-нибудь из «тех», они уберут его выстрелами из ружей. Если появится кто-нибудь из «наших», он должен громко крикнуть «Хатч!», чтобы тот не пальнул. И вот теперь я спрашиваю вас: так ли это сложно?

Итак, мы стоим наизготовке у входа в пещеру, разбившись на тройки. Так проще избежать сумятицы в темноте.

Слева от меня Эндрю и Джей.

Наша очередь. Мы срываемся с места.

На полпути я сталкиваюсь с чем-то, движущимся в обратном направлении, и меня сбивает с ног. В пещере совсем темно, я ударяюсь о влажную стену и переворачиваюсь. Все ориентиры потеряны. Впервые с начала боев мы с Эндрю оказываемся порознь.

Возможно, клаустрофобия обострила мое восприятие, но я ощущаю прохладу стены, в которую я вжат, и потолок, нависший прямо над головой.

Я начинаю паниковать, чувствуя, что задохнусь, если не возьму себя в руки.

Я слышу шум борьбы, голоса наших и «тех», но мне кажется, что они доносятся отовсюду…

И вот тогда я слышу его. Голос Джея. Я бы узнал его из миллиона других.

Он выкрикивает предупреждение.

«Уит!» Это прозвище Эндрю. Уит.

А потом раздается свист пули, впивающейся в тело. Раз услышав этот звук, никогда его не забудешь. Поверьте мне.

Я думаю: «Вот и все. Эндрю. Все кончено».

Что-то ломается во мне.

Наверное, мне следовало морально подготовиться к этому. Не знаю. Я должен был отдавать себе отчет в том, что Эндрю может погибнуть в любой момент, а война будет продолжаться, и мне придется сражаться в одиночку.

Наверное, мне следовало подготовиться к этому, но я не готов.

Я бегу.

Не спрашивайте меня, как я добрался до входа в пещеру, потому что я полностью потерял ориентацию. Я просто следовал за парой собственных ног в надежде, что они лучше меня знают, куда бежать.

Так и есть.

Мы выбегаем на свет, и я вижу, что бегу следом за двумя япошками. Похоже, они не знают, что я сзади. Если бы знали, меня бы уже не было в живых. Достаточно было одному из них обернуться, и мне конец.

Поэтому я стреляю в них обоих. В спины.

И с той минуты я ненавижу себя за это.

А хотите знать почему? Ну, я имею в виду причины, помимо очевидных. Я мог бы вернуться в пещеру. Но я стреляю в них. И скажу вам почему. Потому что думаю, что, если я этого не сделаю, об этом все узнают. Нелепая мысль, ведь никто не наблюдает за мной. Если бы мы оказались футов на двадцать ниже по склону, нас могли бы заметить Хатч и Оскар, но мы ведь не на двадцать футов ниже. А все остальные в пещере.

Так что я опасаюсь не того, что все увидят. А именно того, что все узнают. Впрочем, теперь поздно об этом говорить, ведь оба японских парня давно мертвы.

И я должен вернуться в пещеру.

Да, я запаниковал, побежал, но теперь, когда я на свету и снаружи, я знаю, что должен вернуться. И тут я вспоминаю, что Эндрю мертв. По крайней мере, я так думаю. И к его смерти я прибавляю смерть двух мальчишек, павших от моей руки.

Ну и что же я делаю?

Я бегу как ошпаренный. Как будто только так можно спастись с этого вонючего острова, сбежать из этого ада.

Но я совершаю большую ошибку. Огромную ошибку. Я забываю прокричать: «Хатч!»

И этот сукин сын палит в меня из миномета.

Трудно описать, каково это — попасть под обстрел. Когда снаряды ложатся рядом с тем местом, где ты стоишь. Или, как в случае со мной, когда спасаешься бегством, как трусливый дурак.

Больше похоже на полет, только больнее. Пожалуй, это все, что я могу сказать, чтобы вам стало понятнее. Тебя просто подхватывает какая-то сила, и ты паришь в воздухе. Почти такое же состояние испытывает человек, когда его сбивает грузовик. Не советую вам оказаться в подобной ситуации. Я приземлился далеко от того места, где начал бег, и это все, что сохранила моя память.

Потом было много рассуждений о том, почему он стрелял из миномета. Почему не стрелял из винтовки, как планировалось. Кто-то говорит что Хатч просто тупой, что весьма близко к истине, и возможно, в последний момент он просто перепутал миномет с винтовкой.

Но я все-таки присоединюсь к тем, кто считает, что он садист. Такие, как он, в детстве отрывают насекомым крылья. Потом он вырастает и идет стрелять япошек, но ему доставляет удовольствие не просто их убить, но заставить при этом покувыркаться.

С одной стороны, я ненавидел его за это, но в то же время был благодарен. Я проявил трусость в сражении, но никто не должен об этом знать. Пусть все думают, что я по глупости забыл прокричать «Хатч!»

Да, вот почему «Уолтер так ненавидел это "пурпурное сердце"». Потому что, как сказал Майкл, «я его не заработал».

Пока еще не слишком смахивает на историю о силе, верно?

Возможно, мои представления о силе отличаются от ваших.

Вот как я себе это объясняю. Я понимал, что я совершил, и смог это принять. Конечно, мой поступок был далек от идеала, но произошло то, что произошло.

Я не рассказал об этом Эндрю. Потому что Эндрю был не настолько силен, чтобы принять это. Он бы сочинил для себя другую историю, далекую от истины, что, собственно, он и сделал. Так кто же сильнее — тот, кто смотрит правде в глаза, или тот, кто утешает себя сладкими сказками?

Он не примирился и с тем, что мое тело оказалось обезображенным. И мне не позволял смотреть на раны. Я это делал, когда он заступал на дежурство.

Эндрю недостает смелости смотреть фактам в лицо. Ему нужно дорасти до этого.

Он захочет посмотреть Майклу в глаза, потому что Мэри Энн подсказала ему это. Как только он увидит их, ему станет ясно, что это я. Но он все равно откажется это понимать. Потому что еще недостаточно крепок духом.