Надпись - Александр Проханов Страница 25

Одни кивали головами, другие тонко и печально улыбались, не то анекдоту, не то своему подгулявшему, переутомившемуся на работе товарищу.

Коробейникова покоробила вольность политического анекдота, исходившая от того, кто в его глазах был ревнителем государственной идеологии. Стоял на страже ритуальных святынь, одной из которых являлся стеклянный саркофаг, озаренный мертвенным аметистовым светом, где в лучах, с желтоватым стеариновым лбом, рыжеватой бородкой, с чуть заметной капелькой бальзама на веках, покоился Ленин.

- Но это не для вас, - обернулся к Коробейникову Стремжинский, дурашливо мотая пальцем, словно угадал его недоумение. - Помните, я вам говорил? Вступайте в партию, и вам откроются новые горизонты. Нам требуются новые кадры.

- Мы вас ждали, - с неудовольствием заметил Бобин, строго устремив на Стремжинского косматые, цвета солода, усы, желая таким образом остановить вольнодумца. - Необходимо срочно организовать статью, которая бы нанесла удар одновременно по «славянофилам» и «западникам». Необходимо придавить оба враждующих фланга и отдать приоритет господствующей марксистской идеологии, которая как-то померкла в последнее время, уступив место этим «потешным» сражениям. Мы развернем кампанию в прессе против явлений антиисторизма, ссылаясь на «пражскую весну» как на пример пренебрежения основами марксистского мировоззрения.

- Я бы не стал делить поровну предполагаемый удар, - глубокомысленно заметил Марк Солим. - Главное внимание следует обратить на усиление шовинистического, «русского» фактора, чреватого проявлениями антисемитизма и скрытой религиозной пропаганды. Систему можно реформировать либо в сторону прогресса и мировой цивилизации, на чем настаивают многие умеренные «западники». Либо в сторону исторического регресса, реванша кулаков и попов, о чем предупреждает нас классик.

- Это тонкий баланс, и его по миллиграммам следует выверять уже после написания статьи, - произнес Цукатов, зорко щуря свои поголубевшие глаза, становясь вдруг похожим на провизора, который на одну чашечку аптекарских весов кладет маленькие блестящие гирьки, а на другую костяным совочком сыплет целебный порошок. - Вопрос, кому заказать статью?

- Я думаю, тут незаменим «Хромой барин», - гулко продул в розоватый короткий хобот Приваков. - День назад в ЦК мы обсуждали с ним эту тему, и он правильно расставлял все акценты.

- Ему и закажем, и пусть он в ней поменьше окает, а побольше грассирует, - довольно засмеялся Ардатов, заколыхав своим упитанным породистым подбородком.

- А теперь, товарищи, вернемся к китайской теме, - не давая простор иронии, Цукатов остановил смеющегося Ардатова. - Думаю, следует начать постепенное усиление антикитайской пропаганды, используя участившиеся пограничные инциденты на Дальнем Востоке и в Казахстане. - Он обратился к Стремжинскому: - Я бы вообще открыл газетную рубрику под условным названием «На границе тучи ходят хмуро». Мы должны отвлечь внимание населения от западной границы, перенеся его на восточную.

- Тогда добейтесь на это согласия у недоумков в ЦК, у трусливых клерков в МИДе и у «серых полковников» в КГБ! - сердито воскликнул Стремжинский. - Я хожу по лезвию бритвы и не хочу быть козлом отпущения.

Все умолкли и посмотрели в сторону Коробейникова, который не понимал до конца логику политического разговора, чувствуя лишь, что оказался в центре сложного и, быть может, опасного заговора. Его присутствие нежелательно, мешает свободному высказыванию суждений. Пора было уходить, не злоупотребляя гостеприимством, что он и сделал, раскланиваясь:

- Прошу извинить, мне пора. - Коробейников отвесил общий поклон, лишь одному своему соседу Андрею пожимая на прощание легкую горячую руку.

Его провожали до дверей Елена и Марк Солим.

- Приходите еще, - любезно говорил хозяин, обнимая талию жены. - Мне бы хотелось прочитать вашу книгу.

- Я непременно передам ее с Рудольфом, - обещал Коробейников, не глядя на женское улыбающееся лицо, а лишь на серый подол платья, на стройную ногу в легкой домашней босоножке.

На улице было темно, ветрено. Дождь перестал. Все так же во дворе стояли черные лимузины, в которых дремали возницы, поджидая барственных пассажиров. Коробейников сел в свой «Москвич», покатил домой в Текстильщики, чувствуя утомление и непонимание. Москва больше не являла ему разноцветного, волшебного чуда. Вечер, недавно казавшийся фантастическим, сулившим чудесные перемены в жизни, теперь сливался со множеством прожитых вечеров. Был уже в прошлом, тонул. Над ним смыкались волны обыденности.

Пьянящий наркоз, что впрыснули в его разгоряченную кровь, выветривался. В машине не пахло женскими духами. Устало и печально он вел автомобиль по черному асфальту.