Отель «Раффлз» - Рю Мураками Страница 24

— Танцевать друг с другом?

Это что-то новенькое. Сделаюсь, наверно, лесбиянкой.

Мне всегда говорили, что я выгляжу тонкой и хрупкой как стекло, но на самом деле тело у меня сильное, да и нервы здоровые. Кроме того, я веду активный образ жизни: занимаюсь аэробикой, играю в теннис, неплохо плаваю, а в пятнадцатилетнем возрасте я была избрана королевой диско. Я без особого труда могу воспроизвести манеру танго, и если бы режиссер приказал мне перевоплотиться в Кармен, я перевоплотилась бы немедленно. Следовательно, для меня не составит большого труда пройтись в ритме танго с этой нью-йоркской барышней и сделать тем самым это Рождество ярчайшим событием в истории отеля «Раффлз». Но я не допустила такой пошлости. Вернее, не смогла допустить. Ибо, как я считаю, даже испуская последний вздох — правда, мне еще не доводилось переживать подобные моменты, — так вот, даже испуская последний вздох, даже после того, как моя душа устремится в горние выси… или нет, выразимся более научно: даже когда мое тело превратится в прах и смешается с землей, я и тогда буду чувствовать перед собой камеру. Камеру, но не зрителя.

Зрители — это люди, и я не испытываю перед ними никакого страха. Восприятие моего мастерства, даже самого высокого уровня, зависит от состояния того, кто смотрит. Достаточно, чтобы у зрителя заболел зуб, и все изменится. Я ненавижу такое отношение. А вот камера — совсем другое дело. Тридцатипятимиллиметровая камера не может лгать. Считают, что видео раскрывает истинную природу человека, но это скорее относится к телевидению, а не собственно к магнетизму видеокамеры. Магнетизм существовал с момента возникновения Вселенной. Вот почему я не испытываю никакого страха перед видеокамерой. Театр и видео — явления низшего порядка. Низшего в том смысле, в каком дождевой червь стоит ниже зебры — то есть в биологическом. Только в камере с тридцатипятимиллиметровой пленкой есть что-то пугающее и прекрасное. Я танцевала как сомнамбула и если и не удовлетворила все ожидания моей нью-йоркской партнерши, то во всяком случае не разочаровала ее. Снимай эту сцену Лукино Висконти, он поздравил бы меня с успехом.

Я увязла в своем сомнамбулическом состоянии и выпила в три раза больше шампанского, чем предполагала. А потом я поняла, что вышла из отеля и иду по улице среди людей. Хмель и апатия еще не выветрились у меня из головы, и на мгновение я показалась себе Анной Карениной, которая проталкивается сквозь толпу. Но, конечно же, русские конца девятнадцатого столетия настолько отличаются от сингапурской толпы в рождественскую неделю, что я ограничилась только саркастической улыбкой и пробормотала сквозь зубы: «Ничтожества, ничтожества!»

Наконец я выбралась из сутолоки и оказалась в парке. Мне захотелось присесть и передохнуть, но тут до моего слуха донеслось пение:

Возьми меня на луну,

Научи меня играть со звездами,

А потом покажи мне любовь в невесомости,

На Марсе и на Юпитере,

Заключи меня в свои объятия —

Каковы будут твои поцелуи на чужой планете?

Пела толстая девица, похожая внешне на индианку. Судя по всему, здесь снимали рекламный ролик.

Мое сердце полно твоими песнями,

И я буду вечно петь для тебя.

Ты моя единственная гордость,

Ты моя единственная честь,

Но я прошу тебя:

И на чужой планете будь искренен,

И на чужой планете будь со мной откровенен,

Потому что и там я буду любить тебя…

Оператором был Кария.

В руках его уже не было «Никона», которым он снимал меня в Канадзава и с которым он прошел вьетнамскую войну. Ассистент держал наготове три автоматические фотокамеры, а Кария в это время улыбался пузатому китайцу лет пятидесяти, который, как можно было догадаться по его виду, был агентом певицы. Вдруг Кария сделал знак к окончанию съемок, прошел мимо меня, сел в машину и укатил.

Я подошла к его помощникам, которые в изумлении уставились на меня, и объяснила им, что только что прилетела из Японии для заключения важного контракта, и под этим предлогом попросила у них адрес и телефон Кария. Потом я остановила такси и тотчас же разорвала на мелкие клочки листок с номером телефона. Мне не нужен его номер. По телефону не убьешь.

В Юго-Восточной Азии частные дома выглядят жуликовато. В них тепло и сыро, их архитектура аляповата, и все они построены на деньги, украденные у народа. Дом Кария выглядел именно так.

Я попросила таксиста подождать меня. Мне просто хотелось проверить, правильно ли мне назвали адрес, после чего я собиралась вернуться в «Раффлз». Я не имею привычки вламываться к людям, к тому же его жена и сын не были ни в чем виноваты. Да и не хотелось видеть, как Кария начнет метаться и совсем потеряет голову. Однако ко мне вышел его секретарь, лицом напоминавший японского комического рассказчика былых времен, и объявил, что «господин только что повез свою супругу и сына в аэропорт, поскольку они должны вернуться в Японию к новогодним торжествам». Тогда я решила подождать.

Неужели Кария догадался, что я заявлюсь к нему, и поэтому решил увезти своих домочадцев? Или же я, подчиняясь божественному произволению, встретила его накануне их отъезда?

Секретарь, впечатленный моим боевым нарядом, то есть шелковым платьем, вежливо улыбаясь, рассказал мне массу интересного. Например, я узнала, что Кария — весьма примечательный человек и имеет долю в четырех или пяти фирмах, что его жена тоже весьма примечательная особа, играет на виолончели и интересуется искусством; что сын его, которому еще не исполнилось и семи лет, не боится воды и тоже весьма примечательный ребенок, что он не боится скарабеев и других жуков тоже.

Секретарь разговаривал со мной очень мягко и любезно, но когда он спросил о цели моего визита, я ничего не ответила. Тогда он предложил мне пройти в дом. Я побродила по холлу, потом изобразила пантомиму — может, оттого, что мне стало скучно, а может, для того, чтобы попугать этого болвана, — и он стал боязливо рассматривать меня из-за колонны и больше не проронил ни слова. Я ждала минут сорок, а быть может, это были секунды… или столетия? Наконец на аллее показался «Мерседес 300Е». Секретарь, спотыкаясь, бросился встречать своего хозяина.

— Я спрашивал эту женщину, но она не хочет говорить, зачем пришла сюда.

— Ничего, ничего, — мягко произнес Кария.

— Хотите, чтобы я вызвал полицию?

— Ну нет, все нормально. Лучше принесите нам аперитивчик, туда, к бассейну.

Кария выглядел очень спокойным. Когда я вонжу ногти тебе в грудь, увижу ли я, как колотится от страха твое сердце?

— Ну же, делайте, что я вам сказал.

Рассказчик-комик посмотрел на меня, потом на Кария, поколебался, но при последних словах хозяина двинулся к дому деревянной походкой и вскоре исчез внутри.

— Входи же…

Во что он играет? Куда делся мужчина, который касался моего платья, когда мы остались одни в номере парижского отеля? Впрочем, если подумать, то это прошло у него уже давно. Как минимум лет триста тому назад.