Железо, ржавое железо - Энтони Берджесс Страница 24

– Я и говорю, дурак, – повторила Беатрикс.

– Но что же делать, – воскликнул Редж, – с несправедливостью, в которой погряз весь мир? Прикажешь нам просиживать задницу, уставившись в «Дейли уоркер», как придурки вон за тем столом? – кивком он указал на столик, за которым с видом заговорщиков молча курили и отхлебывали кофе члены Британской компартии. – Эти чертовы русские никогда не казались мне врагами, потому что говорили на языке моей матери, вот в чем беда. И вдруг я вижу подонков, которые подозревают всех и каждого в заговоре против них, и теперь я не знаю, кто же они на самом деле, черт бы их всех побрал. Вообще уже не знаю, на каком я свете…

– Ты в университете, – сказал я, – снова на испанском отделении, но, полагаю, к каталонскому охладел.

– Он приобрел привкус крови, – угрюмо промолвил Редж. – Лопе де Вега теперь для меня омыт кровью павших бойцов.

– Это уже перебор, – не выдержала Беатрикс.

– Я еще Ципу не видел, – сказал Редж. – Мне надо увидеть твою сестру, – повторил он, будто я не понимал, о ком идет речь.

– Да куда она денется, – сказал я, – сидит себе, бьет в барабаны и звонит в колокольчики день напролет.

Итак, он хочет видеть Ципу, похоже, все-таки влюбился. А почему же он влюбился в Ципу? Объяснять это с точки зрения физиологии или метафизики было бесполезно, поэтому я предположил, что Реджа притягивает все средиземноморское, а образ Ципы – олицетворение этой тяги. Еврейка Ципора – полная противоположность его сестре, равно как и матери. Валлийцы – одно из потерянных колен Израилевых, отсюда у них и библейская внешность. Правда, в лице Реджа трудно отыскать библейские черты, особенно глядя в его балтийские глаза. Впрочем, Средиземное море или Балтийское – не важно, главное, там водится рыба. Дэн торговал теперь не жареной, а свежей, с головой и хвостом, рыбой в магазине Тассока на Принсесс-роуд. Стоя за прилавком в фартуке в белую и голубую полоску и соломенной шляпе, он ловко разделывал семгу. Человек на своем месте, признает только непреходящие ценности – рыбу и золото.

– А что стало с золотом? – спросил я у Беатрикс. Мы не разговаривали с того памятного осеннего вечера у Реджа, когда расстались в такси. Взглядом она дала мне понять, что это не мое дело, и была права. С Реджем с тех самых пор она тоже не разговаривала.

– Отец знает, что это твоих рук дело, – сказала Беатрикс брату. – Поэтому он не заявил в полицию. Сказал, что ты заслужил хорошую взбучку. Вот погоди, и Дэн тебе еще добавит, надает по мордасам выпотрошенной камбалой.

– Брось, Трикс, мне только Дэна не хватало, – взмолился Редж, – и так досталось по первое число.

– Ладно, Редж, лично я рад видеть тебя снова дома, – сказал я, вставая, – мне надо на лекцию по кантовским категориям. Я передам Ципе, что вернулся наш раненый боец. Но будь начеку.

– Почему?

– Понимаешь, Ципа – девушка романтичная, легко увлекающаяся. Так что держи ухо востро. Не наделай глупостей.

Мать с отцом приехали из Венесуэлы еще в начале лета. Несмотря на прогнозы британских политиков, было ясно, что война не за горами, и родители решили вернуться на острова до того, как она начнется. Худые и смуглые, они выглядели на все свои пятьдесят с хвостиком. Постройка моста через Ориноко, как и предсказывали, оказалась пустой тратой денег. Правительство в Каракасе в конце концов расторгло контракт. В Латинской Америке царила уверенность, что Германия подчинит себе всю Европу. В Венесуэле, как и везде, нацисты вели мощную пропаганду, и британские специалисты пользовалась все меньшим уважением, а евреев уже начали забрасывать камнями. Родители радовались, что вернулись домой, но осесть в Британии навсегда в их намерения не входило. Они пожили немного с нами у тетушки Беренис и вскоре сняли квартиру недалеко от Трэффорд-парка. В квартире не нашлось места для нас с Ципорой. Родители привыкли жить отдельно, поэтому их приезд не изменил привычного ритма нашей жизни, если не считать участившихся телефонных звонков и редких воскресных чаепитий всей семьей. Ципа замкнулась в себе и почти со мной не говорила. По ее бледному лицу и запаху джина я мог определить, что ее любовные отношения зашли далеко.

Нам предстояли последние, по всей видимости, студенческие каникулы, и я решил свозить Ципу в Ист-бурн. Мне и в голову не пришло, что Редж может последовать за ней. Он появился на эспланаде возле отеля «Ормонд», когда мы с Ципой сидели за завтраком, уплетали яичницу с беконом и сосисками, запивая крепким чаем. Некошерный завтрак, но мы не чувствовали ни малейших угрызений совести. Я читал «Дейли мейл», в которой утверждалось, что войны не будет, а наш подлинный враг – Америка. Редж был одет по-летнему, в белые фланелевые брюки и пиджак с эмблемой университета. Он сильно загорел, перестал гундосить, а сломанный нос добавлял ему мужской привлекательности.

– Захотелось проветриться, – сказал он, – дома жить невмоготу. Отец теперь запирает все свое добро. – Он опустился в кресло рядом с Ципой. – У вас здесь мило, лучше, чем там, где я остановился. Пожалуй, перееду сюда, если найдется свободный номер.

Ципа залилась румянцем: могла бы по крайней мере предупредить меня о своих планах.

– Брось, а то я не догадался, что вы обо всем договорились заранее, – сказал я, все яснее осознавая, почему меня раздражают их отношения. Если бы Беатрикс заключила меня в объятия, требуя моей и только моей любви, я бы чувствовал себя по-другому. Отсутствие симметрии угнетало.

– Пошли пройдемся, – предложил я.

– Идем, выпустишь пар, – кивнул Редж, но прежде чем уйти, поцеловал Ципу.

Стояло сырое летнее утро, небо в тучах, море как свинец. По такой погоде не разгуляешься.

Чтоб согреться, мы зашли в кофейню.

– Хотелось бы знать о твоих намерениях, – сказал я.

– Выступаешь в роли родителей? – скривился Редж. – Тебе-то что? Это дело ее отца, я ему уже написал, только письмо еще не отправил.

– Надумал жениться? Тебе прекрасно известно, что это вздор. Студентов не женят.

– Зато солдат женят. Недолго ждать осталось.

– Ты спишь с ней, признайся? И предосторожностей наверняка не соблюдаешь.

– Мы еще ни одной ночи не провели вместе, если хочешь знать. Болван, я же люблю ее.

– Да что ты знаешь о любви!

– Желаешь услышать четкое философское определение? Я люблю ее, идиот безмозглый! У меня дыхание останавливается, когда я ее вижу. Я себя с трудом сдерживаю, чтоб не обнять ее при всех. Она мне снится каждую ночь, я просыпаюсь весь в поту.

– Я так и понял, все дело в сексе.

– Не спорю, признаки вожделения налицо, но между нами не только это, но и родство душ. Она чувствует то же, что и я. Мы хотим быть вместе, всегда, всю жизнь. Во всяком случае, пока немцы не покончат с нами. Это – любовь. Мы поженимся.

– А как же ее музыкальная карьера? Одно дело скрипка, но у нее столько инструментов: ксилофоны, тимпаны, чего только нет, – мы кучу денег на это истратили. Что же им, по твоей милости пылиться на чердаке?