Четвертое сословие - Джеффри Арчер Страница 24

— Я так далеко не еду, — сказал водитель, — но могу тебя немного подбросить по пути.

Любжи три дня добирался до Дубровника — машина, два грузовика, три запряженных лошадьми телеги и напоследок заднее сиденье мотоцикла. К концу путешествия Любжи доел последние остатки еды, которые дала ему в дорогу жена фермера, и собрал все возможные сведения о том, как найти в Дубровнике судно, которое поможет ему сбежать от немцев.

Его высадили рядом с оживленным портом, и уже через несколько минут он понял, что опасения фермера были не напрасны: повсюду горожане готовились к немецкой оккупации. Любжи вовсе не собирался снова сидеть и ждать, когда немцы парадным гусиным шагом пройдут по улицам еще одного иностранного города. Больше они не захватят его во сне, ни за что.

Следуя совету фермера, он нашел дорогу в доки. Оказавшись на пристани, он пару часов ходил взад и вперед, пытаясь разобрать, какие корабли откуда пришли и куда направляются. Он взял на заметку три подходящих судна, но не смог выяснить, когда они отправляются и к какому порту приписаны. Целый день он проболтался в порту. Если на пристани появлялся человек в форме, Любжи быстро прятался в темных закоулках — в доках их было огромное множество, а один раз даже забежал в переполненный бар, несмотря на отсутствие денег.

Он сел в самом дальнем углу заплеванной забегаловки в надежде, что там его никто не заметит, и стал прислушиваться к разговорам на разных языках, которые велись за соседними столиками. Он узнал, где можно купить женщину, кто платит самую большую зарплату кочегарам и даже где можно сделать татуировку Нептуна по сниженной цене. Но среди всеобщего шума и взрывов хохота он также услышал, что в ближайшее время снимется с якоря судно «Арридин», — оно выйдет из порта, как только закончит погрузку зерна. Вот только Любжи не удалось выяснить, куда оно направляется.

Один из палубных матросов все время повторял слово «Египет». Любжи сразу представил себе Моисея и Землю Обетованную.

Он выскользнул из кабака и вернулся на пристань. На этот раз он внимательно рассматривал каждое судно, пока не наткнулся на группу мужчин, таскавших мешки на небольшой грузовой пароход с названием «Арридин» на борту. Любжи пытался по флагу узнать, к какой стране приписано судно, но так ничего и не разглядел — стояла безветренная погода, и флаг неподвижно свисал с корабельной мачты. Но в одном он был уверен: на флаге не было свастики.

Любжи стоял в стороне и наблюдал, как мужчины взваливают мешки на спину, поднимаются по трапу и сбрасывают их в отверстие в центре палубы. Наверху у трапа стоял бригадир и делал пометки в блокноте, когда мимо него проносили очередной мешок. Избавившись от груза, грузчики налегке сбегали вниз, и тогда между ними возникал пробел. Любжи терпеливо ждал подходящего момента, чтобы незаметно вклиниться в строй грузчиков. Шагнув вперед, он сделал вид, что идет мимо, потом резко нагнулся, взвалил мешок на левое плечо и направился к пароходу, пряча лицо от стоявшего у трапа бригадира. Добравшись до палубы, он сбросил мешок в широкое отверстие.

Любжи проделал этот маневр несколько раз, с каждым заходом подмечая все новые детали планировки судна, и в его голове созрел план. После десятого круга он понял, что, прибавив шагу, может догнать впереди идущего грузчика, а тот, кто сзади, окажется от него на приличном расстоянии. Куча мешков на берегу уменьшалась, и Любжи следовало поторопиться. Расчет времени имел решающее значение.

Он забросил на плечо очередной мешок. В считанные минуты догнал впереди идущего человека, который сбросил свой груз в люк и стал спускаться обратно вниз.

Когда Любжи поднялся на палубу, он тоже сбросил свой мешок в люк, но, не смея оглянуться, прыгнул следом и неловко упал на груду мешков. Он быстро отполз в дальний угол и со страхом ждал, что сейчас все начнут кричать и побегут ему на помощь. Но следующий грузчик появился только через несколько секунд. Он просто скинул с плеча мешок, даже не взглянув, куда он приземлился.

Любжи расположился так, чтобы никто, кому придет в голову заглянуть в люк, его не заметил, и в то же время, чтобы мешок с зерном не упал ему на макушку. Он спрятался так, что едва не задохнулся, поэтому после каждого броска выскакивал из своего укрытия и, быстро глотнув воздуха, тотчас нырял обратно. Когда в люк опустили последний мешок, Любжи не только был покрыт синяками с головы до ног, но и хватал ртом воздух, как тонущая мышь.

Ему стало казаться, что хуже уже быть не может, но тут задраили крышку грузового люка и между железными прутьями просунули деревянную доску. Любжи в отчаянии стал карабкаться на верх кучи, чтобы прижаться ртом к крошечным трещинам в крышке и вдохнуть свежего воздуха.

Только он устроился на мешках, как внизу заработали двигатели. Через несколько минут он почувствовал легкое покачивание — судно выходило из гавани. Он слышал голоса на палубе, изредка над его головой раздавался топот ног. Как только порт остался позади, маленькое грузовое суденышко больше не покачивалось и не подпрыгивало на волнах — оно с грохотом болталось из стороны в сторону, врезаясь в открытое море. Любжи распластался между двух мешков, упираясь в них вытянутыми руками и стараясь удержаться на месте.

Его вместе с мешками швыряло из стороны в сторону, ему хотелось кричать и звать на помощь, но уже стало темно, над ним были только звезды, и все матросы спустились в свои каюты. Вряд ли они услышат его крики.

Он понятия не имел, сколько плыть до Египта, и начал сомневаться, что сможет выжить во время шторма. Когда взошло солнце, он был счастлив, что все еще дышит. А когда наступила ночь, ему хотелось умереть.

Он точно не знал, сколько прошло дней, когда море наконец стало спокойным, хотя был уверен, что бо́льшую часть времени провел без сна. Они входят в гавань? Пароход почти не двигался, мотор работал еле слышно. Любжи решил, что судно остановилось, когда услышал звук опускаемого якоря, хотя в животе у него все тряслось, будто они до сих пор плыли посреди океана.

Прошел еще час, и какой-то матрос убрал доску, державшую крышку люка. Через несколько минут до Любжи донеслись голоса, говорившие на языке, которого он никогда раньше не слышал. Он решил, что это, наверное, египетский язык, и снова был счастлив, что они говорят не по-немецки. Наконец крышку люка подняли, и в отверстии возникли два здоровенных матроса, изумленно смотревших на него.

— И что это у нас тут такое? — сказал один из них, когда Любжи в отчаянии поднял руки к небу.

— Немецкий шпион, точно тебе говорю, — хрипло засмеялся второй.

Первый наклонился, схватил Любжи за поднятые руки и выдернул его на палубу, как мешок с зерном. Любжи сидел перед ними, вытянув ноги, жадно хватая ртом воздух, и ждал, когда его поведут в новую тюрьму.

Он поднял голову и зажмурился от утреннего солнца.

— Где я? — спросил он по-чешски. Но докеры явно его не поняли. Тогда он попробовал венгерский, русский и, наконец, с большой неохотой, немецкий, но они только пожимали плечами и смеялись. В конце концов они подняли его с палубы и, заломив руки, повели вниз по трапу, даже не пытаясь заговорить с ним хоть на каком-нибудь языке.