Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский Страница 24

Но зал гудел и не хотел слушать Пончикову. Люди возмущенно кричали ей:

– А где он взял эту самую библию?

– Там же найти надо эти слова?

– Кто ему дал?

Пончикова заорала так, что показалось – в зале даже задрожали стекла на окнах. Истеричный крик обезумевшей бабы заставил всех замолчать:

– Это я дала ему библию! Я! Он попросил, и я дала! У нас в отделе корректоров есть многие книги, которые не рекомендованы для чтения простому читателю. Есть и библия. Но она есть для того, чтобы предупреждать вот такие эксцессы! И если бы не бдительность Митрофанова, мы бы, кстати, так и не узнали, что Клюфт цитировал библию!

Присутствующие смотрели на Пончикову, но больше ничего спрашивать не решались. Павел медленно сел. Но Вера Сергеевна увидела это и рявкнула:

– Вы, гражданин Клюфт, зря вот так присаживаетесь. Выйдите сюда в центр зала и поясните нам всем, как же так? Почему вы Самойлову слушали?

Павел вскочил и практически выбежал к трибуне. Митрофанов испугался. Он попятился. Димке показалось, что Клюфт бежит к нему, чтобы садануть ему в лоб! Чтобы повалить на землю и придушить! Митрофанов зажмурил глаза, съежился и присел. Но Павел до него не добежал. Он остановился в метре от Димки. Клюфт обернулся и, гневно взглянув на стол, за которым сидел президиум, крикнул:

– Никто мне ничего не говорил! Это я заявляю как комсомолец! Никто! Могу поклясться! И я не знал, что эти строки из библии! Не знал! Я просто написал! Написал из своего ума! Вот так просто! И Самойлова, еще раз говорю вам, тут ни при чем! Она никогда не заводила речь о библии и вообще, о религии!

В зале вновь повисла тишина. Затем кто-то громко спросил:

– А почему тогда, как утверждает Митрофанов, слова так близки к тексту этой самой библии? Это словно цитата получается? Ты что, Паша, библию на память знаешь?

Пончикова подхватила эту идею:

– Да, выходит, Клюфт, вы на память знаете библию? И выходит, вы намеренно вставляете цитаты из этой книжонки в свои статьи? Это же идеологической диверсией попахивает! Как вы это объясните?

Павел тяжело вздохнул. Он уже открыл рот и хотел рассказать всем о «загадочном ночном госте». Об Иоиле! О его словах! Что этот странный богослов и сказал ему эту цитату из библии! И что Павел сам ни при чем, он просто послушал и поддался убеждениям странного человека! Но в последний момент Павел представил себе реакцию коллег, а главное членов президиума! Этого человека в оливковом кителе с красными петлицами! Как они отреагируют? Павел пустил в дом «какого-то богослова». Рассуждал с ним на «такие темы» и главное, он писал в присутствии это человека статью и слушал его подсказки! Да и где этот богослов? Кто поверит, что он вообще был!

Павел набрал воздух в легкие и тихо вымолвил:

– Я же пояснял, мне эти слова пришли на память, я просто их написал. Никого и ничего не имея в виду. Вернее, имея в виду. Имея в виду наказание для врагов-вредителей, и главное, я хотел заставить читателя задуматься о том, почему мы сами будем потворствовать существованию этих вредителей среди нас. Вот и все. Никакого религиозного умысла я не имел! То, что такие слова есть и в библии, я считаю полным совпадением. И все. Полным совпадением моих мыслей со словами из этой книги. Как это объяснить, я не знаю…

Пончикова ухмыльнулась и противно взвизгнула:

– Может, вы еще себя святым назовете?! У вас, как мы видим, и мысли со Святым писанием совпадают? А? Нам еще только святого в газете не хватает!

В зале раздался смех. Хохотал и энкавэдэшник за спиной. Майор смеялся долго. Павел обернулся и увидел, что офицер даже вытирает глаза носовым платком. Пончикова ржала как обезумевшая лошадь. Не смеялись лишь Смирнов и Абрикосов. Старик-партиец сочувствующе смотрел на Клюфта, а главный редактор печально качал головой и вздыхал. Павел разозлился. Он презрительно сказал в сторону Пончиковой:

– А вы, я вижу, Вера Сергеевна, библию-то почитываете! Раз так точно нашли эту цитату! Нашли и обрадовались. Нет бы сказать, главному редактору как корректор, что это печатать нельзя, а вы промолчали! И сейчас вот издеваетесь надо мной! Над товарищем Смирновым. Над всем коллективом! Научили этого недотепу, – Клюфт указал рукой на Митрофанова, – говорить, что выгодно вам, и радуетесь. Даже на собрание меня сюда заманили, ничего не пояснив!

– Что? Замолчите! Замолчите, Клюфт! – визжала Вера Сергеевна.

Пончикова с пеной на губах выскочила из-за стола и, подбежав к Павлу, встала рядом, упершись руками в бока. Она смотрела в зал и кричала:

– Не слушайте его! Он пытается очернить всех! Он пытается уйти от ответственности, не желая признать свои ошибки!

Коллеги испуганно молчали. Они изумленно наблюдали за этой «странной пьесой», трагедией-фарсом, разыгравшейся в актовом зале. И тут инициативу вновь проявил майор. Энкавэдэшник хрипловатым голосом сказал:

– Ну, Вера Сергеевна! Вешать эпитеты раньше времени, конечно, не надо. Товарищ Клюфт ошибся. Товарищ Клюфт признает свои ошибки. Ну, выскочила эта цитата! Ну и что? Разве там написано, что это цитата из библии? Нет! Вот и будем считать, что товарищ Клюфт со всей пролетарской ответственностью написал это о врагах, о вредителях. И, по моему мнению, эти слова подходят. И тут нет ничего страшного!

Пончикова тяжело дышала и смотрела на Клюфта. Павел выдержал ее тяжелый взгляд:

– Я никаких ошибок признавать не собираюсь! Потому как я их не совершал! Статью я писал от чистого сердца и никаких скрытых намеков не делал! И все обвинения в мой адрес считаю ложью! Ложью и провокацией! А сейчас я прошу разрешить мне покинуть это собрание! Потому как я не являюсь руководителем отдела, и вообще ни каким бы, то – ни было руководителем!

Зал безмолвствовал. Все ждали, что скажет энкавэдэшник. Майор вздохнул. Криво улыбнулся и развел руками:

– Ну что ж. Если вот так комсомолец Клюфт выражает свою позицию, никто не может его насильственно заставить говорить слова, которые он в принципе должен был сказать. Это дело его совести! Так говорит и товарищ Сталин. Это дело совести каждого советского человека! И это мудрые слова! Я думаю, товарищи, нужно отпустить товарища Клюфта. А комсоргу газеты товарищу Пончиковой рекомендовать рассмотреть его дело на очередном собрании. Никто не возражает? – майор окинул взглядом помещение.

Присутствующие испуганно притаились. Каждый старался отвести взгляд. Павел искал хоть одну пару глаз, в которой бы мелькнул огонек солидарности. Но тщетно. Коллеги предпочитали не смотреть на него. И лишь корреспондент отдела сельского хозяйства Игорь Крутиков встал и громко сказал:

– А, по-моему, Клюфт прав. Обвинять его на голом месте бессмысленно! Ну, написал он такие слова! И что?! Он же не пропагандирует религию и веру в Бога?! А если он завтра запоет «Марсельезу»? Что тогда? А ведь это гимн буржуазной и враждебной нам Франции! И Митрофанов как его друг тоже поступил непорядочно! И относить его к троцкистке Самойловой я не вижу смысла! Ведь товарищ Митрофанов сам не раз распивал с ней чаек! Сам не раз болтал, так сказать, на задушевные темы! И все валить сейчас на Клюфта, я думаю, несправедливо!