Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Ричард Фаринья Страница 24

Разносчик газет Джимми Браун? Два удивительных странника, пастуший кнут и стеклянный глаз. Весьма необычное предложение. Правило Лопиталя и убийственное возвращение Уотсон-Мэй. Апофеоз в рюкзаке.

Март подкрался неуклюже, словно лев из «Волшебника страны Оз», ветры, сменив напор своих северных сил, уплотнялись на горизонте и забирали все дальше на запад, а по-прежнему невидимое солнце каждый день карабкалось все ближе к зениту, согревая ползущие по ущельям облака и выпуская на волю первый весенний дождь.

Влажным свинцовым утром Гноссос сидел на узкой кровати у недавно вставленного и наглухо запечатанного окна и, скрестив ноги под монструозным стеганым одеялом, бегло проглядывал редакционную страницу менторского «Ежедневного Светила». Появлению газеты, как обычно, предшествовал таинственный и деликатный стук в дверь. Услыхав его, Гноссос на цыпочках пересекал индейский ковер, ждал секунду, расположив пальцы на оловянной щеколде, которую где-то раздобыл Фицгор, затем рывком распахивал дверь, надеясь застать таким образом врасплох если не продавца газет Джимми Брауна, то хотя бы зазевавшегося молокососа из рекламы автопокрышек «Фиск» со свечой в руке и колесом на плече. Но за дверью никогда никого не оказывалось. Площадка, ступеньки, улица перед домом были пусты. В те редкие дни, когда он уже не спал, а в голове успевало проясниться — или еще не ложился после проведенной над полярными координатами ночи, — Гноссос усаживался перед дверью на корточки и, сжимая в руке сваренное вкрутую яйцо, ждал шагов, намереваясь вскочить, как только раздастся стук. Но в такие дни газету не приносили.

Сейчас он прижал средним пальцем строчку в тексте и выглянул сквозь двойное стекло на улицу — не кончился ли дождь. Затем хмыкнул и вернулся к газете. Фицгор храпел на соседней койке, стоявшей перпендикулярно стене в ногах кровати Гноссоса. Со времени его первого визита квартира почти не изменилась; исключение и одновременно декор под паб составляли оловянная задвижка Фицгора, медные охотничьи рога и латунные тарелки с чеканкой. Абажур из рисовой бумаги был опущен так, что оставалось примерно три фута до круга из черной фанеры, который в свою очередь ненадежно расположился на шлакоблоке, добытом со стройки пансиона «Ларгетто». Абажур нес на себе одинокий составной китайский иероглиф — Гноссос вывел его дрожащей рукой однажды вечером в ожидании Бет Блэкнесс, которая должна была выписать рецепт для парегорика. Символ извещал, что рюкзак священен и не предназначен для продажи. Перевод сделал Харольд Вонг, наглый, как вся олимпийская сборная.

На стенах заметны следы липкой ленты в тех местах, откуда Гноссос в наркотизированной ярости посрывал претенциозно знакомые хозяйские репродукции Дега, Ренуара, Сойера, Утрилло и Мэри Кассатт. В створчатую дверь, отделявшую их от алкоголиков Раджаматту, Гноссос вбил гвоздь и повесил на него рюкзак. Тот распространял вокруг себя слабый аромат заячьих лапок месячной давности и разных восточных штучек, приобретенных в греко-турецкой лавке в негритянском районе города. У камина в пластмассовых крапчатых горшках, которые Гноссос все не мог собраться побрызгать черной краской из пульверизатора, росли два каучуковых саженца. Повсюду раскрытые учебники, на полях нацарапаны пометки, на обложках — рожи. На каждой горизонтальной поверхности стояла по меньшей мере, одна пивная банка, набитая сигаретами, отмокающими в вонючей жидкости. А над каминной полкой, доминируя над всей этой белостенной гостиной, висела привязанная к багету бельевой веревкой пятнадцатого номера гобеленоподобная картина Блэкнесса: человек, отрубающий себе голову.

Прежде чем вернуться к колонке редактора, Гноссос дочитал на последней странице пресс-релиз о деле разбитых камней. «Вандализм», — гласил заголовок. «До сих пор никаких следов злоумышленника, уничтожившего коллекцию декана Магнолии». Подзаголовок сообщал, что Проктор Джакан Подозревает Продиктованную Психологическими Мотивами Пьяную Выходку. Оп-ля. В тексте проскочило упоминание о другом инциденте подобного рода — исчезновении импортных итальянских статуй у рождественских яслей рядом с холлом «Копье Гектора» — и о поразительной находке: весной, купаясь в ручье Гарпий, студентки обнаружили целую и невредимую голову Девы Марии. Чудо.

Раздался резкий клацающий звон. Гноссос скатился с кровати, выхватил из-под Фицгорова уха вибрирующий будильник, прикрутил звук, нашел выключатель и забрался обратно в постель. Фицгор чуть вскинулся, сменил тональность храпа, но так и не проснулся.

Завернувшись в стеганое одеяло (подарок Памелы Уотсон-Мэй), подтянув колени к подбородку, вгрызаясь в засохший комок феты и допивая «швеппс», тоже оставленный Памелой, Гноссос дочитал статью Дрю Янгблада, в которой редактор публично предупреждал профессоров и студентов о том, что Сьюзан Б. Панкхерст является персонифицированным аспектом вполне осознанного плана некоторых кругов нынешней администрации по переложению значительной части ответственности за работу со студентами на Минотавр-холл. В дополнение к уже предложенному и крайне спекулятивному правилу, касающемуся посещений студентками квартир Кавернвилля — правилу, не имевшему никаких шансов к принятию, не будь комитет факультета распущен Президентом под предлогом окончания полномочий, — вчера было обнародовано решение об отказе продлить срок полномочий также и Комитета Архитектурного Надзора, чрезвычайно авторитетного органа, чье разрешение или запрет в прошлом считалось обязательным к исполнению при строительстве или сносе любого здания на территории кампуса.

Крестовые походы, подумал Гноссос. Джихады и священные войны. Янгблад с этим честным выражением, которое прилепилось к его лицу, словно конус взбитого яичного белка к поверхности масла — ни на что не похожее сочетание. Правдолюбец, белая рубашка без петель на воротнике и без галстука. Выткать на спине крест святого Георгия, повязать на живот шарф прекрасной дамы и отправить к Тигру и Евфрату. Ты найдешь его, юный герой, в руках нечестивых турков. Я в тебя верю.

И тем не менее, он может быть в курсе.

Гноссос поерзал на кровати: значительной частью своего сознания он злился на запор, который продолжался, несмотря на солидные дозы минеральной воды, лимонного сока, оливкового масла и пилюль Картера «Маленькая Печень». Хорошо иметь маленькую печень, моя уже размером с клубничный пирог, воспроизводит его губчатую сущность, наращивает объем с каждым желчным циклом. Я как Прометей, и орел не нужен. Мой внутренний старец лупит по голове детерминизм. Гноссос перевернул страницу, проигнорировал «Пого» (пресные политические притворяшки), и внимательно просмотрел все кадры «Орешков». Затем в подробностях изучил каждую самовлюбленную сентенцию Снупи, которые тот изрекал, возлежа на крыше белой будки, свесив уши, задрав нос и с любовью созерцая вселенную.

Вместе с пузырем на последнем кадрике он сказал вслух «Вздох» — и тут дверь беззвучно отворилась и в комнату вошли два странных человека.

Они громко сопели.

Полиция?

После недавнего эксперимента с Памелой и по тому, как освещается эта комната, Гноссос знал, что за бамбуково-камышовой занавеской, отгораживающей кровати, пришельцы не видят ни его, ни Фицгора. Он же сам наблюдал за ними без труда. Сжавшись под стеганым одеялом, смотрел, как удивленно и нерешительно они водят носами по комнате. В манерах — что-то неуловимо знакомое. Пошарив под одеялом, он нащупал молоток, который увел тогда из машины Блэкнесса и с тех пор держал в постели. Кто? Люди проктора Джакана? Брось, старик, это невозможно, если судить по движениям — обдолбанные торчки. Пальцем ноги пихнуть Фицгора.