Соль жизни - Исихара Синтаро Страница 24

Я, признаюсь, не решился спросить, все ли они вернулись после смены имени домой.

После войны Накадзима начал преподавать в женском университете в Киото. Он стал анализировать связь между именем выпускницы и тем, как сложилась ее судьба в дальнейшем, и пришел к выводу, что несчастливая жизнь определяется дурным именем. Накадзима был абсолютно уверен, что самые разные беды — развод, расторгнутая помолвка, несчастье в семье мужа, проблемы с детьми — все это связано с неудачным выбором имени.

«Когда я понял это, то решил, что мое знание может пригодиться людям».

Его рассуждения были очень убедительны. Я решил отказаться от придуманных мною романтических имен и обратился к Накадзиме с просьбой дать имя моему ребенку в соответствии с его принципами.

Имена для всех моих детей придумал Накадзима. Все они почему-то похожи на исполненные философского смысла имена буддийских монахов.

В связи с этими обстоятельствами я исполнился уважения по отношению к науке об именах — науке, которая неведома обычному человеку. Но полностью верить всему… Это было бы как-то чересчур. Вряд ли кто-нибудь понял бы меня.

Если говорить о непознанном в области времени или же пространства, то, когда у меня есть время, я отношусь к ним с уважением, а когда у меня запарка — не то чтобы я их полностью игнорирую, но все-таки бывают случаи, когда я эти законы нарушаю.

Когда из Бостона, куда он было эмигрировал, мой друг Бениньо Акино возвращался на Филиппины, он был убит в аэропорту Манилы. Незадолго до этого моя жена сделала расчеты относительно места и энергетики и пришла к выводу, что нам предстоят одно убийство за другим. Иначе говоря, нас ждали ужасные выходные — таких у нас еще не было. Раньше ходили слухи, что Ниньо — так мы называли Акино — будет убит по приказу Маркоса. Жена сказала, что если он вернется сейчас, а слухи о планах Маркоса окажутся правдой, то с Ниньо может случиться все что угодно.

Меня тоже одолело беспокойство. Вениньо провел в тюрьме восемь лет, в Америке он прожил три года, так что возвращаться сейчас никакой необходимости не было. По другим делам я позвонил ему в Бостон и между прочим сказал, что лучше бы ему изменить день приезда и вернуться в следующем месяце.

Но объяснить все это иностранцу было трудно. Тем более что разговор проходил на английском языке. На нем совершенно невозможно объяснить, что это такое — чи-энергия. А «место» в дальневосточной философии — это ведь не просто точка в пространстве…

Словом, в этот месяц и в этот день перемешаться в данном направлении не сулило ничего хорошего. Это было опасно для жизни. Когда я все ему высказал, Вениньо спросил, что тут опасного. Вполне естественный вопрос.

Я ответил, что относительно времени и пространства существуют определенные закономерности, которые основываются на опыте многих людей и имеют статистическое подтверждение. Вениньо сказал, что это открытие заслуживает Нобелевской премии. Я ответил, что, когда были открыты эти закономерности, никакой Нобелевской премии еще не было. Тогда Бениньо, который увлекался дзэн-буддизмом, предположил, что до всего этого додумались дзэнские монахи. Если бы я согласился с ним, он бы, может быть, и заинтересовался… Но я сказан: «Дзэн, конечно, имеет к этому некоторое отношение…» В общем, мой ответ не вдохновил его. «Понятно. Ты имеешь в виду какой-то предрассудок. Так цыгане по хрустальному шару гадают. А я и не знал, что твоя жена подобными вещами увлекается».

На этом наш разговор и окончился.

А результат всем известен.

В нашем последнем телефонном разговоре Бениньо сказал, что один нью-йоркский знакомый предупредил его о готовящемся заговоре. «Вероятность того, что я выживу в Маниле, — ниже тридцати процентов. Но если мне суждено умереть, я лучше умру на родине». Если добавить к этому предупреждение моей жены, легко понять, что момент для возвращения Бениньо был выбран самый неудачный…

На второе лето после смерти Ниньо моя жена поставила меня перед тем же выбором, что и его.

В то лето некий человек показал мне космическую фотографию необитаемого острова в необъятном океане — это был остров Мауг, почти самый северный на северных Марианах. Он сформировался в результате извержения подводного вулкана — лава из его кратера и образовала остров. Я, разумеется, насмотрелся фотографий самых разных островов, но столь малоприглядный для обитания видел впервые.

Случилось так, что мне предложили отправиться на этот остров покупаться в свое удовольствие, поснимать на воде и под водой — и сделать фильм. Когда телекомпания определилась со съемочной группой, жена, как я и ожидал, сообщила мне неприятную новость. Оказывается, я попал в сочетание тех же самых неблагоприятных обстоятельств, что и Ниньо два года назад. А я между тем уже набрал команду, и отступать было нельзя.

Я спросил жену, что она думает об августе. Она отвечала, что, если я поеду в августе, мне удастся избежать наихудшего, но, тем не менее, это время — не самое удачное. Тем более что главная проблема заключалась не в неудачном моменте, а в несчастливом направлении. «Правда, смерть тебе не грозит…»

Я зацепился за ее слова и ответил: «Хорошо. Откладываю отъезд на месяц. Но это все, что могу пообещать тебе».

Итак, в июле вместе с той же самой съемочной группой мы отправились для съемок документального фильма на архипелаг Токара, который в свое время произвел на меня и моих товарищей большое впечатление. Архипелаг, как и Марианские острова, тоже находится на юге, но жена сказала, что это направление не самое плохое, а потому можно спокойно ехать туда.

Может быть, на нас повлияло ее предсказание, но только плавание было приятным. Уже готовясь к следующей командировке, я сказал жене, что если поездка на Марианские острова будет проходить так же, то, может быть, все закончится не так уж и плохо.

— Ты не понимаешь. Марианские острова находятся в сильно неблагоприятном направлении. Меня совершенно не удивит, если там с тобой случится нечто весьма неприятное. Такое это направление. А уж что там может случиться, мне неизвестно.

— Но вроде бы умереть я не должен?

— Я надеюсь.

Вот такое я получил предсказание: самого ужасного случиться не должно, месяц отправки я тоже сменил. И вот, набравшись мужества, мы отправились на странный остров.

Наша экспедиция наняла для путешествия на Марианские острова тысячетонный теплоход «Феста», который был приспособлен для плавания с аквалангом. Благодаря любезности владельца корабля господина Ёкояма я мог пользоваться его шикарной каютой. На двуспальной кровати мне было очень просторно, я мог читать в постели. Словом, плавание было весьма приятным. В районе острова Аогадзима перед нами появилась стая дельфинов, что считается хорошей приметой.

Плохо было только одно: мы плыли слишком медленно. То ли судно было чересчур старым, то ли на днище у него налипло слишком много ракушек. Нам обещали, что его крейсерская скорость — девять узлов, но теплоход не давал и восьми. Мы стали уже поговаривать о том, что придется перекраивать график съемок, но потом настроение у нас исправилось — после того как нам удалось понырять с легендарной среди аквалангистов скалы Софуган, которая высится посреди безбрежного океана. Через сутки мы без остановки миновали Огасавару и поплыли к югу. Намного позже, чем мы рассчитывали, в три часа пополудни на следующий день, показался вулканический остров Фаральон-де-Пахарос, который находится на самом севере Марианского архипелага. Я вспомнил регату 1965 года Transpack Race… Спустя столько лет я снова ощутил, что это такое — увидеть сушу после длительного морского путешествия.