Дольче агония / Dolce Agonia - Нэнси Хьюстон Страница 24
Дольче агония / Dolce Agonia - Нэнси Хьюстон читать онлайн бесплатно
— По слову на человека! — командует Шон. — Кэти?
— Клон, — отзывается она. — Никаких клонов, сегодня вечером — ни звука о клонировании, согласны?
— Великолепно! — провозглашает он. — Лео?
— Термояд, — вздыхает Леонид. — Если можно.
— Решено! — говорит Шон. — Обходимся без Интернета, клонирования и всего атомного. А другие что скажут? Патриция?
— Рак.
— Разве только в качестве зодиакального знака. Брайан?
— Палестина, — заявляет Брайан, и все хохочут в ответ.
— Если цензура запрещает Палестину, — говорит Арон, слух которого теперь в полном порядке, — Израиль тоже придется вычеркнуть.
— А как же! — восклицает Шон и осушает свою рюмку в восторге от того, что дело приняло подобный оборот. — А ты, Чарльз?
— Может быть, удалось бы упразднить всякое упоминание о разводе?
— Эх-хе-хе, вот это будет нелегко! — ухмыляется Брайан, который, как с ним всегда бывает во хмелю, похохатывает и потеет сверх всякой меры (лоб и нос у него уже багровы от смеха, очки запотели). — Но ведь можно называть его «словом на букву «Р»", правда? А ты, — примирительно хихикнув, он повернулся к жене, — ты тоже, Бет, имеешь право что-нибудь запретить.
— Это смешно, — отрезает Бет. И, покраснев, скрещивает руки на своем пышном бюсте. Ей ненавистна та роль, в жесткие пределы которой она попадала всякий раз, когда оказывалась в обществе Шона: роль туповатой, нетерпимой моралистки, между тем как, по существу, она совсем не считала себя такой.
— Ну же! — взмолился Брайан. — Ведь это всего лишь игра!
— Ладно, в таком случае… скажем… калории!
Новый взрыв смеха.
— Вуди Аллен! — предлагает Рэйчел.
— Саддам Хусейн! — сказал Дерек.
— Виагра! — крикнул Хэл, и кое-кто из присутствующих поддержал его, захлопав в ладоши. — А ты, Хлоя? — вопросил он нежно, обернувшись к своей молодой жене. — Есть какая-нибудь вещь, о которой ты предпочла бы не говорить?
— Да, сказала Хлоя.
— И что же это? — полюбопытствовала Рэйчел.
— Люцерна, — произнесла Хлоя с легкой вызывающей усмешкой, которой мгновенно и навсегда покорила сердце Шона. (Слово «люцерна» она узнала от одного из своих клиентов, поскольку всегда спрашивала у них, чем они в жизни занимаются, чтобы они воображали, будто она интересуется ими как личностями, так оно лучше, дело тогда идет побыстрее; все они прикидываются преуспевающими врачами, адвокатами или бизнесменами, а чем больше врут, тем сильней распаляются, но тот ей так и выложил, что, дескать, люцерну культивирует — чего-чего, а такого нарочно не придумаешь! — и коль скоро она после обеда успела выкурить несколько сигареток с дурью, то прямо взвыла от хохота при этом сообщении: «Зад-зад-задрипанная лю-лю-люцерна!» — лепетала она, неверными пальцами запихивая в сумочку пачку десятидолларовых бумажек, которые он ей дал. «А люцерна — это как?» К счастью, тот парень и не подумал возбухать, он ей объяснил, что люцерна — красивое кормовое растение с сиреневыми цветочками, у него ее полно, несколько сотен гектаров в провинции, что граничит с Альбертой, так-то, целые поля этих меленьких цветиков простираются, насколько хватает глаз, — при одной мысли об этой бескрайней сиреневой прелести Хлою охватило непривычное умиротворение.
Какая участь ожидает Рэйчел? Что ж, все нормальные люди, повинуясь общему закону, с возрастом мало-помалу приходят в уныние, а состояние тех, кто и так уже был пришиблен, с годами становится еще прискорбнее. Рэйчел не станет исключением из этого правила.
Она с самого рождения пребывала в трауре. Сначала ей пришлось оплакивать своих удушенных в газовых камерах дядей и теток, не говоря о евреях всей Европы, потом детей, которых она не смогла зачать… потом Шона Фаррелла, человека, что был ей дороже всех на свете… потом Дерека, не только любимого ею, но и ставшего ее мужем. Наперекор всем этим скорбям и, по правде говоря, даже вопреки собственному желанию Рэйчел доживет до поистине глубокой старости. И, что самое поразительное, останется до конца в полном смысле слова выдающимся преподавателем философии. Она не утратит умения пробуждать энтузиазм своих студентов. Снова и снова будить в них жажду познания, а затем утолять ее… отчасти, дабы они острее ощутили, до какой степени неутолимой остается эта алчба духа. Она ведь умеет сделать так, чтобы ожили и пышно зацвели не только диалоги Платона, которые она по большей части помнит наизусть, но и на первый взгляд куда более опустыненные ментальные пейзажи Канта, Гегеля и Лейбница. Студенты ее благодарно чтят. Посвящают ей свои книги и диссертации. Возводят ее в ранг высокого образца доброты и ясности разума. Когда наступит ее шестидесятипятилетний юбилей, ни у кого не повернется язык даже заикнуться о пенсии. Она больше чем столп кафедры — она памятник национальной культуры. Ум ее по-прежнему остр, речь ловка, и десятилетия нимало не притупили ее черного юмора. В возрасте восьмидесяти трех лет она еще читает отменные лекции, и тогда в аудитории по-прежнему яблоку негде упасть.
Есть и еще одна причина, мешающая Рэйчел броситься в гостеприимно распахнутые объятия смерти, невзирая на слабые поползновения поддаться этому искушению. Даже две причины: Анджела и Марина, дочери Дерека и Лин. Они теперь все равно что круглые сироты, отец умер, а родная мать не подает признаков жизни уже двадцать, тридцать, сорок лет. Рэйчел убедила себя, что девочки — особенно Марина — нуждаются в ней. Она думает: вот один из редких отрадных сюрпризов, которые нам преподносит жизнь, — люди и в самом деле способны привязываться друг к другу. Марина в шестьдесят лет от роду страстно любит свою восьмидесятилетнюю мачеху, скептическую и красноречивую. Примерно каждые две недели они встречаются на Манхэттене, чтобы выпить по рюмочке, сходить в кино, на балет, в ресторан или музей…
Но в день, когда я за ней приду, Рэйчел будет дома. Совсем одна в большом старом особняке, который Дерек и Лин приобрели в семидесятых, вскоре после свадьбы. С тех пор как Рэйчел впервые увидела его, дом пережил многочисленные перемены. Лин долго использовала чердак для танцев. Анджела и Марина делали там свои первые шаги. После ухода Лин в его стенах поселилась Рэйчел. Упорхнули сперва Анджела, потом Марина. Затем скончался Дерек, и ее большой старый дом стал местом последнего прощания с ним. После чего Рэйчел долгие годы жила в нем одна. И вот сегодня она здесь умрет.
Она утонет во время купанья. Сбросит одежду, обнажив свое тощее, узловатое старческое тело, и примется осторожно залезать в ванну, придерживаясь за ее край. Ей вдруг вспомнится тот далекий день, когда после ее единственной серьезной попытки покончить счеты с жизнью (она тогда только что осознала, что объединение своих неврозов с неврозами Шона, пожалуй, не самый верный путь к счастью) Лин отмывала ее в ванне. Ах, как хорошо было принимать эту заботу из рук самой любимой подруги и ощущать, как струи горячей воды смывают с кожи блевотину и экскременты… И тут-то, столько лет спустя, быть может, именно под влиянием этого давнего воспоминания, так внезапно вспыхнувшего в мозгу, она теряет равновесие. Падает. Ударяется головой о кран холодной воды. От боли лишается чувств. И ускользает под воду, по поверхности которой плавают душистые пузыри.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии