Собиратель миров - Илья Троянов Страница 24

— Ножом?

— Чем же еще? Его искалечили, и это на всю жизнь.

— Я слышал, так чистоплотней.

— У вас что, сердца нет? Невинный человек, один из нас, и его обезобразили. Вынудить человека принять иную веру — это изнасилование, которому нет конца.

— Конечно, конечно. Однако я сомневаюсь, что такое часто происходит. Истории, подобные твоей, часто слышишь, но сам никогда не переживал и даже не знаешь никого, с кем такое случалось.

— Вы закрываете глаза. В этом все дело. А когда вы их откроете, будет слишком поздно.

— Довольно. Мы уже вчера почти все время потратили на твои тирады.

— Вот видите, эти мийя вредят мне еще и сегодня. Почему же вы меня не остановили?

— Я думал, тебе полезно об этом поговорить. Это яд, который пожирает тебя изнутри.

— Вы должны прерывать меня, если я отклоняюсь. У меня нет больше ни времени, ни денег. Я прошу вас отсрочить мне платеж до завтрашнего дня. Один из братьев должен мне еще кое-что. Он был в ту пору слугой.

— Тогда давай окончим. Продолжим завтра, без ненависти и с деньгами, какие ты мне должен.

30. ГОСПОДИН ЦЕЛОГО МИРА

Две пелены отделяют их, властителей, от жителей страны. Пелена собственного незнания и пелена недоверия, за которой прячутся туземцы. Генерал знал, что разорвать эти покрывала не удастся, но твердо решил научиться лучше смотреть сквозь них. Как все администраторы империи, он проводил дни за письменным столом, выезжал только с эскортом и видел лишь то, что ему показывали, лишь то, что должно было ему понравится, по мнению местного эмира и собственных подчиненных. У него зудело под кожей, как же мало он знает эту страну и ее обитателей. С совиным усердием его адъютанты штудировали бесчисленные бумаги, но никто из них ни разу не присутствовал на празднике обрезания, не был гостем ни на свадьбе, ни на похоронах. Знания персидского, урду или синдхи были исключениями. И улучшений с течением времени не наблюдалось. Чем моложе были его чиновники и офицеры, тем более рьяно отгораживались они от туземцев. Дорожа холеным и бескомпромиссно британским видом, они запирались в вакууме личного пространства. Всегда использовали право регулярного отпуска на родину. Возвращались с супругами. Росла в цене добропорядочность, под которой в первую очередь понимали защиту своего от чуждого. Возможно, на родине такой моральный кодекс был немаловажен, но здесь ослеплял офицеров и чиновников, ему подчинявшихся. Они были слепыми щупальцами чудовища, которое управляло половиной мира из лондонской улочки. Мы сильны, лишь когда знаем противника, говорил генерал. Необходимо углубить наши сведения и опыт. Именно жажда знаний отличает нас от туземцев. Слышали ли вы, чтобы кто-то из них предпринимал усилия, чтобы узнать нас получше? Если когда-нибудь они нас изучат, познают наши слабости и страхи, тогда они смогут болезненно ударить по нам, они дорастут до звания противника, которому нам придется оказывать некоторую долю уважения. Его предостережения не имели воздействия. Он повсеместно считался чудаковатым и сварливым стариканом. Никто не стал бы уверять, что генерал был довольным правителем. Периодически он впадал в состояние аффекта, провоцируя подчиненных жестокими истинами. В чем цель нашего управления Британской Индии? Захват земель? Благополучие народа? Справедливость? Определенно нет. Будем честны. Цель — облегчить грабеж и разбой. Подчиненные научились прятать взгляд и замораживать выражение лица. Все убийства, все смерти — для того, чтобы наша торговля получила решительные преимущества против конкурентов. Все страдание — чтобы укрепить фундамент власти идиотов. «Мы служим в галактике ослов». Генерал безуспешно брыкался против жала и шел против рожна. Чем бескомпромиссней он выражался, тем более сумасшедшим считали его подчиненные. Такое может позволить себе лишь главнокомандующий. Они напоминали себе: генерал скоро отправится на пенсию. Будущее — это мы.

Было немного людей, на которых он мог положиться, людей вроде этого Бёртона, который добросовестно докладывал о поведении туземцев. Генерал с удовольствием беседовал с ним. Его взгляд на вещи был так свеж, словно сотворение мира едва закончилось. Но была у этого молодого человека слабость, фатальная слабость. Он не мог остановится на наблюдении за чуждой обстановкой. Он желал в ней участвовать. Он попал под ее влияние, настолько сильно, что мечтал сохранить ее отсталое обличье. Их позиции были диаметрально противоположны. Генерал стремился изменить и улучшить чужой мир. А Бёртон желал предоставить этот мир его собственным законам, считая, что улучшение станет истреблением. Этого генерал не понимал, тем более что молодой солдат не пытался оспаривать превосходство британской цивилизации над местными обычаями. Но разве не должно превосходство пробивать себе дорогу? Разве не это естественный исторический процесс? Последовательность мысли не относилась к сильным сторонам этого офицера. Как и все прочие, он горячо порицал вездесущую глупость, и леность, и дикость. Его приговоры бывали чрезвычайно резки. Чего стоит последний тезис, завладевший его умом. Зависть, ненависть и злость — вот семена, которые туземец сеет повсюду, где только может. Не из какого-то дьявольского образа мыслей, а потому что это инстинкт, проистекающий из его лукавой слабости. Это уж чересчур. Тем не менее человек, провозглашающий такой вердикт, настаивал на сохранении местных порядков. Порой в него закрадывалось подозрение, что офицер изображает наигранное негодование, дабы уберечь себя от упреков в мягкотелости по отношению к местным. Он был загадкой, этот Бёртон. Обычно он высказывал такое мнение, какого от него не ожидали. Не надо вешать убийц, настаивал он в последнем разговоре. Их следует привязывать к жерлу пушки и затем из этой пушки палить. Да, жестоко. И все-таки я полагаю, наше сочувствие не должно сбиваться с изведанной тропы реалистичности. Нельзя упускать из вида момент устрашения. Разорванный на куски убийца лишается погребения, без которого мусульманину заказан путь в рай. Если же мы его вешаем, труп следует сжигать, из тех же самых соображений. Равные права для всех — этот закон не подходит для данной местности. За долгое время пути сюда наше уголовное право несколько утратило свою эффективность. Посмотрите, заключить человека под стражу — это, пожалуй, действенно в Манчестере, а в Синдхе имеет почти противоположный результат. Простой мужик в этих широтах воспринимает несколько месяцев в нашей тюрьме как отдых. Он спокойно ест, пьет, дремлет и курит трубку. Вместо этого мы должны бедняков за преступления сечь, а с богатых брать штраф. Вот это произведет впечатление. Нет, последовательностью он однозначно не отличался, этот офицер, имевший прерогативу личного доклада генералу.

31. НАУКАРАМ

II Aum Avanishaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Я сегодня пришел по одной-единственной причине. Я хочу наконец получить что-то на руки. Доказательство того, что мы уже месяц сидим здесь ежедневно. Что-то, что выглядит на шестнадцать рупий. Хотя бы знак, который даст мне новую надежду.

— Мы еще не закончили. Я же не виноват, что ты так много пережил.

— Не виноваты? Когда я пришел к вам месяц назад, то хотел всего лишь рекомендательное письмо на две страницы.