Субмарина - Джо Данторн Страница 24

Пауза.

— Да пошла ты, — фыркает Марта, лишь на три четверти по-дружески.

— Извини.

Пауза.

— У тебя все в порядке?

— Извини, — повторяет мама.

— Не в порядке, значит.

— Черт.

— Да ничего. В чем дело?

— Да обычное дерьмо.

— Что за дерьмо? Мама понижает голос:

— Да Оливер опять ведет себя… как Оливер.

Я кручусь на кресле и смотрю в потолок. Оливер опять ведет себя как Оливер, который ведет себя Оливер. Я вдруг осознаю грань между самим собой и тем, каким меня видят окружающие. Кто бы выиграл, если бы мы затеяли бороться на кулаках? Кто из нас симпатичнее? У кого выше IQ?

— И это все? — спрашивает Марта.

— Да, в остальном порядок, — отвечает мама.

— Ллойд все еще принимает?..

— Разве я тебе говорила?

— Конечно.

— Хм.

— Ты вроде говорила, что Ллойду получше.

— Да, но он считает, что это из-за таблеток, когда чувствует себя хорошо.

— О!

— Он говорит: «Я хочу быть или счастливым, или несчастным, что-нибудь одно».

Или моя мама, или Марта нечаянно нажимают какую-то кнопочку, думаю, «звездочку», и в трубке раздается короткий «бип», как в телешоу, когда кто-то дает неправильный ответ.

— Ой. Алло? — говорит Марта.

— Я здесь, — успокаивает ее мама.

— Ну так…

— Ну давай, — меняет тему разговора мама, — расскажи-ка про Куффи.

— Куфри, — поправляет Марта.

— Грязные подробности, — мама пытается сделать заинтересованный голос.

Пауза.

— Пока не забыла, — замечает Марта, — я вчера прочитала статью в газете, и там говорилось, что действие антидепрессантов больше, чем других лекарств, зависит от веры пациента в их эффективность.

— Хмм.

— Ты разговаривала с тем гомеопатом с родительского собрания?

— С кем?

— Не могла же ты его не увидеть! Дэйфидд. Серебряный лис. Он интересовался школьными обедами для детей с лактозонепереносимостью.

— Ах этот Дэйфидд.

— Дорогая, у тебя расстроенный голос.

— Потому что я расстроена, — объясняет мама.

Пауза.

— От Грэма больше ничего не слышно?

Понятия не имею, кто такой Грэм.

— Он приедет в следующем месяце. Подыскивает дом в Гоуэре.

— Ничего себе!

— Мы скоро обедаем во «Вриндаване».

— А, — говорит Марта, — он все еще не переболел этой чушью?

«Вриндаван» — это кришнаитское кафе.

— Угу, — отвечает мама.

Я записываю на листке бумаги: «Кто такой Грэм? (Хиппи нельзя верить)», — и кладу его в карман джинсов, предназначенный для презервативов.

— А что Ллойд думает? — интересуется Марта.

— Говорит, надо пойти и встретиться с ним.

— Ну и хорошо.

— Угу.

Дверь кабинета со скрипом открывается. Я оборачиваюсь. В дверях стоит отец. Его очки в кармане рубашки. Мамин голос звучит из громкоговорителя:

— Грэм пока живет в хижине в Брекон-Биконс.

Папа прищуривается, точно не понимает, я это говорю или не я. Я стремительно тянусь к кнопке громкоговорителя, но по ошибке нажимаю повторный набор. Раздается очередь быстрых мелодичных сигналов. Продолжаю барабанить по клавиатуре, пока громкоговоритель наконец не выключается. У папы при этом заинтересованное, расслабленное лицо, какое бывает, когда он слушает классическую музыку.

— Привет, пап, — говорю я.

Кажется, он не злится.

— Привет, Олли, — говорит отец.

Я встаю. Его глаза как будто ничего не видят. Я должен что-нибудь сказать.

— Пап, ты знал, что ярмарка в городе? Там чертово колесо, карусель и еще куча смешных и прикольных аттракционов. Может, сходим?

— Да, кажется, неплохо, — он кивает. — Пойдем сейчас?

— Да, — отвечаю я.

— Ладно, только ботинки надену.

Я опускаю глаза. Папа стоит босиком. На его больших пальцах пучки волос.

Бегу в свою комнату. Во имя науки и семьи принимаю четыре его таблетки и запиваю остатками черно-смородинового сока, налитого еще вчера. Спускаюсь вниз. Мама все еще говорит по телефону. Отец пишет записку и кладет ее на телефонный столик в прихожей.

Дж.!

Повел Олли на ярмарку.:)

Целую, Ллойд

Темнеет. Мы паркуемся на гравийной дорожке. Слышу визги и истеричный смех с аттракциона «Терминатор». Музыка — веселый хардкор.

Эбби Кинг очень любит веселый хардкор. По ее словам, хардкор — это музыка между 160 и 180 ударами в минуту. Когда я слышу такую музыку, раздающуюся из ее наушников на автобусной остановке, это похоже на стрекот от вторжения саранчи. У Эбби коллекция из десяти альбомов — всего восемнадцать часов — под названием «Дримскейп 21». У нее также есть черная дутая куртка — такую все мечтают иметь, — где на спине выпуклыми буквами написано «Дримскейп». Иногда по понедельникам, когда под ее глазами коричневые синяки, она ходит в этой куртке на всех уроках и отказывается снимать.

Папа идет, к киоскам, и его лицо от огней аттракционов попеременно становится то зеленым, то красным.

Ярмарка совсем рядом с Мамблз-роуд. Мимо проносятся машины, что усиливает чувство радостного волнения. Сначала заходим посмотреть на гонки электрических машинок. Музыка надрывается в крошечных динамиках: удары большого барабана на фоне помех.

— Эта музыка называется веселый хардкор, подбадриваю я папу.

Он наблюдает за длинными снопами искр, отлетающими от потолка из металлической сетки. Две машинки сталкиваются лбами. Ребята на сиденьях подпрыгивают и смеются, откидывая головы.

— Хочешь попробовать? — спрашивает папа, склоняюсь к моему уху.

— Нет, я хочу на «Орбиту».

Я показываю на самый дальний край площадки. «Орбита» двигается медленно: людей еще только усаживают в кабинки.

— Ну иди, — говорит он и двигается с места.

— А ты со мной не хочешь, пап?

— Ммм… давай сначала отправим тебя и проверим, безопасно ли это.

Я доволен. Папа уже почти шутит.

Подходим к кассе. За прилавком сидит мужичок с серым лицом, а перед ним — кучки монет по десять. Папа протягивает мне пригоршню мелочи. Я выуживаю фунт и кидаю в мышиную норку в пластиковом окошке. Кассир молча кладет мой фунт в стопочку. Я поднимаю голову и вижу разноцветные лампочки на осях колеса; они образуют мигающие спирали, паутинки и лопасти, как подсветка игровых автоматов.