Женщина и обезьяна - Питер Хег Страница 24

Она подошла к окну. Во дворе, в свете затенённых ламп, работали с десяток человек, надёжно укрепляя и изолируя оранжерею. В течение тех двух часов, что она простояла у окна, они поставили стальные решётки на окна, сменили двери и со стороны двора пристроили к крылу здания проволочный вольер высотой метров пять, который венчали три электрических провода на изоляторах. Закончив эту работу, они уехали.

Маделен легла, но заснуть ей не удалось, и она снова встала. В предрассветных сумерках она увидела, что к Адаму пришли три человека. Облачившись в рабочие халаты, они вошли в оранжерею. Вскоре к ним присоединился Клэпхэм.

Пока медленно рассветало, Маделен боролась с последствиями алкогольного отравления предыдущих суток при помощи новых порций спиртного. И поначалу казалось, что это ей удаётся.

В течение последующих трёх суток Адам и четыре его помощника выходили, только чтобы поесть, сходить в туалет или же поспать час-другой на диване или в кресле, и на протяжении этих трёх суток Маделен пила постоянно и безостановочно. Сначала стремясь справиться со своей растерянностью, а потом, когда это не удалось, надеясь, что удастся заснуть, а когда и это не удалось, она пила, чтобы избежать похмелья и чтобы не трезветь.

В течение этих трёх дней во всех обитателях дома появилось что-то животное. Не только в Маделен, но и в пятерых мужчинах. Первый раз, когда они вышли из оранжереи, они приняли душ и переоделись. Но уже во второй раз — через двенадцать часов — они уселись прямо в своих серых рабочих халатах вокруг кухонного стола и принялись за еду, не произнося ни слова. Потом полетел к черту и распорядок обедов и ужинов. Мужчины забывали о еде, или же просили принести им бутерброды, или же по два-три человека заходили на кухню, брали руками кусок мяса, садились и засыпали на стуле, и, продремав так несколько часов, снова возвращались к работе. Через сутки между ними стёрлись все социальные различия. Когда они шикали друг на друга или дремали в кресле, ни один непосвящённый человек не смог бы уже догадаться, кто рабочий, кто дворецкий, а кто будущий директор самого престижного зоопарка за всю историю зоологии.

Они приступили к работе, светясь научным оптимизмом. В течение этих трёх дней Маделен, сквозь своё постоянно растущее опьянение, наблюдала, как этот оптимизм превращается сначала в ожидание, потом в упрямую решимость, потом в депрессивную нервозность и, наконец, в панику.

Когда Адам, с перерывом в двадцать часов, шатаясь, поднимался к себе, Маделен шла в его комнату и совокуплялась с ним, и потом иногда несколько часов спала. На третью ночь она проснулась между двумя кошмарами, осознав происходящую с её организмом экологическую катастрофу.

Алкоголь истощил её запасы жидкости. Он выкачал сыворотку из её клеток, чтобы обеспечить своё растворение, нарушил водорегулирующую функцию почек и загрязнил оставшиеся протоки аммонийными продуктами своего распада. Она явственно чувствовала неровное биение своего сердца, перегрузку печени, смертельное расстройство функций кишечника. И над этой внутренней катастрофой парили рептилии из её снов, большие, белые, сладострастные амфибии алкогольных кошмаров.

Она с трудом выбралась из кровати и подошла к окну. В свете убывающей луны она увидела примата. Под наблюдением Клэпхэма он вышел в отгороженный вольер и медленно сделал по нему круг. На нём был накинут плед, лицо его было в тени, он прихрамывал и казался более измождённым, чем все пятеро мужчин вместе взятых.

И всё-таки Маделен видела: что бы они там ни хотели от него добиться, им это не удалось.

Животное прошлось по вольеру только один раз, потом оно исчезло в здании, и Клэпхэм закрыл за ним дверь.

Маделен посмотрела на оконную раму, на парк и дальше на город. Из подслушанных в родительском доме разговоров у неё осталось смутное, но брезгливое представление о том, в каких условиях живут домашние животные в крупных специализированных хозяйствах. Она знала значение таких слов, как спонтанный перелом, закручивание языка, соматотропин, потребление мочи, обгладывание кормушки, клевание соседа и монотонизация половой жизни. Теперь в этих словах она видела саму себя. Покачиваясь из стороны в сторону, она увидела отражение себя и города в животном мире. Она была совершенно опустошена изнутри, как будто она питалась пустотой, пустотой, которую извергал в неё Адам. Она подумала о так никогда и не высказанных ею возражениях, об упущенных возможностях. Чувство вины охватило её. Не уколы совести, не надуманные пустяки, не какие-нибудь мелочи, а просроченная задолженность самоубийства. В избранном ею самой способе падения ока достигла той точки, где находится покаяние.

Она думала об обезьяне. Из её внутреннего, алкогольного заповедника с рептилиями галлюцинаций, через нагромождение свиней, коров и куриц её родни, установилась связь с лишённой свободы обезьяной.

И тут Маделен пришла к осознанию того, что она уже более не путешественник по увлекательным пейзажам, создаваемым алкоголем. Она стала — и уже давно — постоянным обитателем, узником химической тюрьмы.

Лунный свет, который мгновение назад казался слабым, струился теперь в комнату с рентгеновской резкостью. В этом свете Маделен увидела своё собственное бессилие, увидела очень отчётливо. Она посмотрела на себя так, как смотрела на неё обезьяна, и — сдалась. Она отказалась от надежды, отказалась от своей роли пьяницы, отказалась от нежного алкогольного попутного ветерка, который нёс её через события последних недель. Она отказалась от своего алкогольного мученичества, от своей индивидуальности пьяницы. Она бросила пить.