Холодная гора - Чарльз Фрейзер Страница 24

Все же он повернулся и сказал шепотом:

— Лучше бы нас не заметили.

Но в этот самый момент, взглянув вверх, он увидел край луны, выплывавшей из облаков. Вскоре она появилась целиком в маленьком лоскутке чистого неба. Выбеленный солнцем бок каноэ засверкал, как маяк на темной воде.

Послышался тихий звук, словно кто-то провел ногтями по рубчикам вельвета, за ним более громкий. Затем раздался оружейный выстрел.

«Уитворт», — подумал Инман.

В корме каноэ у ватерлинии появилась дыра. Коричневая вода потекла в нее тревожным ручейком толщиной со струю коровьей мочи. Инман посмотрел на берег и увидел в лунном свете группу из полудюжины человек. Некоторые из них принялись стрелять из револьверов, но пули не долетали до каноэ. Человек с ружьем, держа его дулом вверх, шомполом забивал новый заряд. Единственное, что пришло в голову Инману, — эти люди воспринимали погоню за ним как своего рода охоту на негра, как спорт; иначе они давно бы вернулись в город.

Девушка немедленно оценила положение и навалилась всей своей тяжестью сначала на один борт, потом на другой, чтобы раскачать каноэ и смочить его бока, сделав таким образом темнее. Инман стащил с себя рубашку и затолкал частично в дыру, но в это время еще одна пуля ударила рядом с ватерлинией и вырвала кусок древесины размером с ладонь. Вода хлынула внутрь и стала заполнять каноэ.

— Ничего другого не остается, как лезть в воду и плыть, — сказала девушка.

Инман сначала подумал, что она имеет в виду, что им нужно добираться до берега вплавь. Он жил в краю, где не было глубоких рек, поэтому усомнился в своей способности плыть так долго. Вместо этого она предложила лезть в воду и держаться за каноэ, используя его как прикрытие. Инман обернул свои мешки просмоленной тканью подстилки и постарался завязать узел как можно плотнее на тот случай, если каноэ пойдет ко дну. Затем они с девушкой бросились в реку, предоставив течению самому нести их вниз.

Хотя поверхность воды была гладкой, как зеркало, и создавалось впечатление, что она движется не быстрее, чем течет грязь, вздутая река неслась и гудела со скоростью потока, крутящего мельничное колесо. Каноэ, частично погрузившееся в воду, плыло по течению — просто продолговатая дуга, выступающая над ее поверхностью. Инман наглотался воды и отплевывался до пенистой слюны, пока во рту не осталось ни капли. Гаже этой воды он никогда ничего не пробовал.

Луна снова вышла из-за облаков, и, когда стало достаточно света, чтобы прицелиться, прогремел новый выстрел. Пули били по каноэ или попадали в воду поблизости, вспарывая ее поверхность. Инман и девушка двигали под водой ногами, стараясь направить притопленную лодку к западному берегу, но это было нелегко; казалось, у нее другие намерения и она не собирается подчиняться их воле. Они оставили свои попытки и просто плыли, подняв головы над водой. Ничего другого не оставалось — только держаться за каноэ, ждать поворота реки и надеяться на удачу.

На середине река казалась даже шире, чем с берега. Отвратительная местность, тянувшаяся вдоль обоих ее берегов, плохо просматривалась и казалась зловещей в лунном свете. Настолько мерзкие очертания окружали его, что Инман опасался, как бы это не повредило его рассудок.

Даже отсюда, из реки, он слышал безумолчный треск цикад на деревьях. На пустой поверхности реки, обрамленной темными джунглями ядовитых растений, выступала лишь его голова. В какой-то момент он представил, что видит белую усатую морду чудовищной зубатки, поднявшейся из воды и заглатывающей его. Его жизнь сводилась лишь к помету зубатки на дне этой помойной реки.

Инман плыл, думая о том, что хотел бы любить мир таким, какой он есть, и чувствовал, что может гордиться собой в тех случаях, когда ему это удавалось. Чтобы возненавидеть мир, требовалось всего лишь посмотреть по сторонам. Это была слабость, он знал, жить с мыслью, что все вокруг должно складываться благоприятно для него, чтобы он мог считать мир хорошим. Однако он знал также, что есть такие места, где так и происходит. Холодная гора. Камышовый ручей. И вот сейчас первое препятствие на пути туда — какая-то сотня ярдов реки.

Через некоторое время луна снова скрылась за облаками, они как раз проплывали мимо причала, и Инман услышал разговор мужчин на берегу так ясно, как будто стоял рядом. Один из них, очевидно владелец «уитворта», сказал:

— При дневном свете я бы ему уши отстрелил из этого ружья.

Прошло еще некоторое время, и луна появилась вновь. Инман приподнялся над бортом каноэ и посмотрел на берег. Позади, там, где он садился в каноэ, метались маленькие фигурки людей, размахивающих в ярости руками. Они удалялись, а он все думал о том, что желал бы точно так же становиться все меньше и меньше до тех пор, пока совсем не исчезнет. Главным свидетельством того, что его преследователи не ушли, были редкие выстрелы, следующие через промежутки времени, необходимые для того, чтобы зарядить ружье. Инман подсчитывал секунды между шлепком пули и слабым выстрелом, однако не мог вспомнить способ, по которому можно было бы рассчитать расстояние до места выстрела, а также не знал, применим ли здесь этот принцип.

Река в конце концов пронесла их за поворот, и место, где он сел в каноэ, скрылось из виду. Теперь они могли без опаски перебраться к другому борту и, помогая себе ногами, двигать каное к берегу. Вскоре их ноги коснулись земли. Каноэ было разбито так сильно, что его нельзя было восстановить, поэтому они оставили его на мелководье, а сами пошли к берегу.

Когда они добрались до дома, Инман дал девушке еще денег в качестве компенсации за старое каноэ, а она объяснила ему, как найти дорогу на запад.

— Через несколько миль вверх по течению эта река разделяется на два рукава — Хо и Глубокую. Глубокая — это левый рукав, и ты иди вдоль нее. Она все время течет на запад.

Инман шел вверх по реке до тех пор, пока не достиг того места, где она разделялась, и затем углубился в кустарник. Он не стал зажигать костер, чтобы сварить похлебку из муки, поел только зеленых яблок, сбитых ветром и подобранных им еще на дороге, а также сыра и пресных лепешек, которые теперь приобрели сильный привкус Кейп-Фир. Он сгреб сухие листья, уложил их толстым слоем, достаточным, чтобы уберечься от сырости, растянулся на них и спал в течение трех часов. Инман проснулся совсем разбитым; до лица было не дотронуться: оно все было в синяках, полученных в драке. Волдыри от ядовитого плюща покрывали руки до локтей. Коснувшись шеи рукой, он обнаружил свежую кровь там, где рана открылась и кровоточила то ли от растяжения, когда он отбивался от троих подонков, то ли от того, что рубец размок в воде, когда он плыл. Он вскинул мешки на плечо и снова двинулся в путь.