Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари Страница 24

Это было безнадежно.

Письмо выглядело так, будто его написала психически больная, находящаяся на лечении. Ни один человек в здравом уме не отнесется к нему серьезно.

От досады и гнева, а главное от обиды, она расплакалась, прикрыв лицо носовым платком, чтобы никто не видел.

— Не могу ли я вам помочь? Позвольте…

Это был типично американский голос, но когда она оглянулась, то увидела золотой жгут, обвивавший лоб, а под ним — лицо такой экзотической красоты, что у нее перехватило дух.

Мужчина был одет в белый бурнус, его смуглая кожа и тонкие, но суровые черты навевали мысли о вековой пустыне и всех легендарных войнах ислама.

Стефани, которая еще хлюпала в носовой платок, пришлось сделать усилие, чтобы не поднять руку и не поправить волосы, как бы повинуясь безусловному рефлексу, открытому академиком Павловым.

Ни один человек еще не производил на нее такого впечатления. В незнакомце была смесь невозмутимости, бдительности и гордости, которую белые одежды и куфия [42]с золотым угалем, [43]казалось, облачали в тысячелетия. Она попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь ребяческая, смущенная гримаска.

— Вам чего-то недостает, — сказала она ему. — Орла на плече, или как же это называется, ну, вы знаете, птицы, которых используют в пустыне, чтобы охотиться на газелей? А, вот, сокола.

У него были хищные мелковатые зубы, миндалевидные глаза, в которых порой проскакивала искорка мрачной веселости… Явно какой-то шейх — на это указывали золотые обручи — один из тех сукиных детей, что держат в гареме по две сотни жен. В сущности, это могла быть голова итальянского кондотьера шестнадцатого века или конкистадора из войска Писарро или Кортеса. Стефани перебрала в уме всех святых нью-йоркской фильмотеки: Тайрон Пауэр, Риккардо Кортес, Эррол Флинн…

— «Когда прекрасные глаза плачут, то солнце гаснет…» Это хадданская поговорка, но она многое теряет при переводе. Это не те мысли и чувства, которые легко поддаются переложению на другой язык.

— Вы говорите по-английски без акцента, — заметила Стефани.

— Я провел три года в Соединенных Штатах. Извините, что потревожил вас, вы, похоже, чем-то озабочены. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Стефани протянула ему письмо. Он дважды внимательно прочел его. Не выказав никакого удивления, учтиво вернул его обратно.

— Давайте выпьем еще по чашке кофе.

— По-вашему, я сумасшедшая?

— Ну, разумеется, нет.

Она порывисто спросила его:

— Значит, вы верите?

Он слегка поклонился:

— Коран говорит, что красота никогда не лжет. Сура об Истине.

Руссо начинал чувствовать себя излишне привольно в своей роли, а в таких случаях ощущение легкости и власти над ситуацией выражались у него во вспышках юмора — этаком подмигивании, адресованном самому себе. Следует остерегаться излишней виртуозности, которая часто ведет к промахам. Но поскольку ни он, ни она не читали Корана, то цитировать его можно было без особого риска.

Она наклонилась к нему и взяла его за руку.

— Вы правда мне верите?

Руссо видел сотни фотографий Стефани, но ожидал, что она окажется просто красивой. Он не ожидал, что она так на него подействует. Ее лицо, одновременно взволнованное, отчаявшееся и решительное, потрясенное и трепещущее, казалось совсем маленьким в обрамлении великолепной рыжей шевелюры. Локоны падали ей на плечи, и всякий раз, когда она встряхивала головой, Руссо ловил себя на том, что ожидает услышать позвякивание золотых монет.

— Я, конечно же, верю вам, но никто другой вам не поверит. Согласен, вам не следует отправлять это письмо. Люди попросту решат, что вы повредились рассудком в результате аварии.

— Именно так я себе и сказала.

— У вас нет никаких доказательств?

— Откуда? Я сфотографировала все эти ужасы. Но пока я лежала в больнице, правительственные агенты похитили фотографии и подменили их снимками обгоревшего самолета. Самолет не загорелся при аварии. Значит, его подожгли позднее. Я уже жалею, что не сунула в сумку парочку голов…

— Ну что же, в следующий раз вы поступите умнее!

— В следующий…

Руссо почувствовал, что зашел слишком далеко. Эта сомнительная шутка уж слишком сильно попахивала Нью-Йорком после двух порций мартини и была не к лицу властелину пустыни.

— Вы смеетесь надо мной?

— Вовсе нет. В этих краях такие происшествия — обычное дело, можно даже не углубляться в историю. Так, например, в 1950 году имам Йемена приказал публично обезглавить пятьдесят семь человек и некоторых из них казнил сам. Имаму доставило большое удовольствие смотреть, как слетали головы молодых офицеров, воодушевленных новыми идеями. Головы были выставлены в единственной аптеке города, там, где сегодня размещается министерство здравоохранения. В то время я был совсем юным студентом, только-только приехавшим в Соединенные Штаты, и мне было ужасно досадно. Почему они прибегли к таким средневековым методам? Я считал, что ваш электрический стул куда цивилизованнее, как, впрочем, и напалм. В них меньше личного…

Он старательно изгнал из своего голоса всякий намек на юмор, но Стефани странно посмотрела на него.

— Что касается меня, то во мне есть арабская и негритянская кровь, — продолжил Руссо. — Я начисто лишен каких бы то ни было расовых и религиозных предрассудков. Я глубоко привязан и к исламу, и к демократии…

Руссо ощутил хорошо знакомое покалывание самоиронии, разрушительной и переходящей в настоящую злость. В своей профессиональной жизни он уже сыграл столько ролей, что, случалось, задавался вопросом, а есть ли у него какая-нибудь личная жизнь. Ему довелось побывать евреем, кубинцем, пуэрториканцем, итальянцем, чернокожим с островов Карибского моря, бразильцем, арабским террористом. И все это благодаря юной антильской рабыне с нежным выговором, которая обворожила французского искателя приключений более века тому назад. Обычно он пресекал эту самокритику, потому что она плохо сказывалась на его нервах. Его нервы должны были содержаться в превосходном рабочем состоянии, хорошо смазанные и всегда готовые послужить, как и тот плоский предмет, что он носил подмышкой. Он решил остановить свои излияния и улыбнулся.

— Но я, наверное, наскучил вам своими демократическими историями.

— Как раз наоборот…

— Вы слишком красивы. Красота не может быть демократичной, потому что она уникальна. В Коране говорится: «В жаркой пустыне узнаешь ты Милосердного по чистой воде и прохладной тени, что оставит он на твоем пути». Сура о мучимом жаждой Путнике.