Сокровища Кенигсберга - Александр Косарев Страница 24

Пока их начальник приводил в действие систему затопления, Карл и Ганс действовали четко и слаженно. Первый, не обращая внимания на саднящую рану, подхватил и вынес все их вещи на лестничную площадку, тогда как второй, вырубив кинжалом кусок проволоки из ограждения собачьего вольера, намертво скрутил обе створки ведущих в казарму дверей, использовав для этого приклепанные на них крепкие стальные петли. На всю эту суету, сидя на прислоненной к уже остывшей электроплите скамеечке, безучастно смотрел измученный и ничего уже не понимающий бывший директор бывшего Прусского музея изобразительных искусств доктор Альфред Роде. И только когда раздался грозный рев падающей воды, он удивленно поднял голову, явно недоумевая, откуда здесь мог появиться какой-то водопад. В этот момент из кессонной камеры буквально вылетел Вист. Мгновенно оценив обстановку, он схватил Роде за руку и, сдернув его со скамейки, поволок к выходу на лестничную площадку.

– Стойте, стойте, – затрепыхался вдруг тот, – куда же Вы, здесь ведь раненые остались! Да не тащите же меня, я никуда один не пойду!

Никак не ожидавший столь яростного сопротивления Вист выпустил доктора и оттолкнул его к здоровяку Гансу, который своими железными лапами моментально скрутил брыкающегося директора и вопросительно взглянул на разъяренного Виста. Но тому доктор нужен был живым. Однако и втолковывать строптивцу всю отчаянность их положения ему было уже некогда. Выхватив из кобуры пистолет, он несколькими торопливыми выстрелами прикончил пытавшихся отползти от него раненых и ткнул еще дымящийся ствол «вальтера» прямо в лоб профессора.

– Ну, ты видишь, идиот, вот они уже и мертвые, – гаркнул он, – теперь мы можем наконец идти?

Онемевший от ужаса Роде только хрипел в могучих объятиях Ганса, физически ощущая, как прыгающий на курке палец этого ощерившегося эсэсовца Виста сейчас закончит этот непрерывный кошмар последних дней, в котором он, профессор Роде, оказался явно по какому-то нелепому и безумному стечению обстоятельств. А из-под двери казармы, бурля и пузырясь, пробивалась черная, с резким кислым запахом вода, и Вист, отступив на шаг назад, махнул Гансу пистолетом:

– Скорее вытаскивай его на лестницу, потом будем объясняться!

– Пошел, – рявкнул на внезапно обвисшего директора Ганс и сильным толчком колена отбросил Роде к дверному проему, где его подхватил и буквально, как тряпичную куклу, выволок на лестничную площадку толстый Карл. Вслед за ним мощным броском из дизельной выскочил Ганс, и последним, словно капитан с тонущего корабля, шагнул через высокий порог водонепроницаемой двери и сам Вист. В пятнадцати метрах позади него тонущие солдаты уже молотили прикладами по связанным проволокой створкам, но он, не отвлекаясь на посторонние звуки, хладнокровно извлек ключ из гнезда двери и сильным толчком захлопнул ее, разом отрезая тех, кому можно было жить дальше, от тех, кому уже не суждено было увидеть над собой вновь серое балтийское небо.

Несколько отдышавшись, трое эсэсовцев буквально на руках вытащили безвольно обвисшего Роде наверх, в галерею А-12.

– Стойте, – приказал им Вист, когда они наконец выбрались на уровень «А».

– Идем туда, к свету, – махнул он рукой, приглашая своих спутников к тускло горящей невдалеке лампе.

Подойдя к ней, он опустил на пол свой чемодан и снова вынул из внутреннего кармана карту подземелий. Развернув и осмотрев ее при тусклом свете лампы, он оторвал от нее солидный кусок и подал его Карлу.

– Вот, смотри внимательно, – принялся объяснять он ему их общую задачу. – Вы двинетесь сейчас вот сюда...

Тщательно растолковав им маршрут дальнейшего передвижения, он также дал им еще несколько приказаний насчет директора, пообещав на прощание своим верным соратникам непременно и скоро их разыскать, торопливо пожал им руки и двинулся по уже пройденному маршруту к базе подводных лодок, где его ждал сытный ужин, добрый бокал коньяка и крепкий сон, вплоть до самой высадки в Киле.

Спрятавшись среди руин, трое наконец-то выбравшихся из-под завала танкистов, пережидая огневой налет, пролежали несколько минут в ближайшей к кирхе водосточной канаве. Когда обстрел несколько утих, они, используя в качестве укрытий попадающиеся на пути воронки и траншеи, начали пробираться в расположение своей части. Поначалу все складывалось вроде бы удачно, но в этот день Бог был, видимо, особо немилостив к танкистам. Уже преодолев половину пути, они вновь попали под шквальный обстрел, во время которого осколками снаряда был наповал убит Михаил Гурин. При других обстоятельствах они бы никогда не бросили товарища, но обязанность срочно доложить командованию о судьбе секретных машин гнала их вперед. Они постояли только полминуты над телом убитого, сняв свои шлемы, и двинулись дальше. Только сейчас Александр Иванович заметил, что волосы у Пилипенко из иссиня-черных стали сплошь седыми.

«Ну и дела, – подумал он в эту минуту, – хотя и всякое случается на войне, однако сегодняшний день выдался на редкость пакостный».

Добравшись наконец до штаба своего полка, капитан Сорокин узнал, что из всего его батальона на ходу осталось только четыре танка и что к этому моменту они уже выведены из боя для дозаправки и пополнения боезапаса. Выяснив, где они базируются, воины двинулись было в том направлении, как вдруг его последний спутник вскрикнул и, потеряв сознание, мешком рухнул на землю. Хорошо, что медики оказались под рукой и сразу отнесли сраженного внезапным сердечным приступом заряжающего в палатку с красным крестом.

День уже клонился к вечеру, когда вконец измученный капитан добрался наконец до остатков своего батальона. В строю у него остался только один тяжелый танк КВ и три густо иссеченных осколками Т-34. Прикинув, что только КВ в состоянии вытащить ИСы из кирпичного завала, капитан, взяв на броню несколько танкистов из резерва, двинулся обратно к развалинам кирхи. Освобождение обоих танков продолжалось почти всю ночь и закончилось в общем-то успешно. Пока они приводили выдранные из-под обломков боевые машины в порядок и перегоняли их в расположение полка, началось утро 8 апреля. Не успел Александр Иванович поспать после этого кошмарного дня и двух часов, как поступил приказ на передислокацию. Через полчаса все оставшиеся на ходу танки полка, вытянувшись в цепочку, двинулись на новые позиции. Но и тут танкистам Сорокина не повезло. После внезапного налета немецких штурмовиков под его командованием осталось только двенадцать человек и всего три танка из шести: ИС, КВ и Т-34. Поэтому командованием полка его часть была признана утратившей боеготовность и отведена в резерв.

А на следующий день, как всем нам хорошо известно из учебников истории и многочисленных военных мемуаров, Кенигсберг пал, и жалкие остатки батальона капитана Сорокина, как и многие другие, сильно потрепанные при беспрецедентном штурме ударные части, вывели на переформирование. Но пока это происходило, четырехлетняя война окончилась, и жизнь всех оставшихся в живых участников этой драмы пошла совсем по другим рельсам. На память о том страшном дне остались в вещмешке у капитана только три янтарных бруска длиной сантиметров по тридцать пять, причем на тыльной стороне каждого из них имелось по два узких, но глубоких паза, предназначенных для крепления их на деревянных панелях. Во время трудной послевоенной жизни два этих бруска куда-то запропали, а над третьим изрядно потрудился муж его двоюродной сестры, доморощенный ювелир-любитель Алексей, отпилив от него добрую половину на свои немудреные поделки. Это чрезвычайно расстроило Александра Ивановича, но, однажды приняв на себя обет молчания, он ничего не сказал и в этот раз, а только бережно припрятал оставшийся янтарный кусочек подальше.