Портрет художника в старости - Джозеф Хеллер Страница 24

— Я и сам бы расплакался, если б ты не заплакала первая, — тихо сказал Порху немного погодя, когда она взяла себя в руки и попросила прощения за то, что распустилась.

Улыбаясь, она смотрела ему в глаза.

— Скажи, Джин, ты когда-нибудь задумывался, почему тебя любят женщины?

— Нет, — улыбнулся он и покачал головой.

ТОМ СОЙЕР, РОМАНИСТ

«— Том!

Нет ответа.

Том!

Нет ответа.

— Блин! — в сердцах сказала тетя Полли. — Куда же он опять запропастился, этот мальчишка? Хорошо, если не уехал искать мистера Клеменса. Захотелось ему, видите ли, узнать, как стать писателем. Это было бы ужасно, ужасно. Не дай Бог!

Увы, чемодана Тома Сойера на месте не оказалось. Не было и свежей сорочки, смены белья, запасной пары носков, расчески, зубной щетки, его любимой бамбуковой удочки и бруска мыла. Ничего этого не было. Зато к одеялу в его комнате была пришпилена записка тете Полли, в которой говорилось, что ее племянник отправился в Коннектикут повидать мистера Сэмюэла Клеменса, или Марка Твена, как они звали его вместе со всем образованным миром. Отправился узнать, как ему, Тому, тоже сделаться знаменитым сочинителем романов и быть таким же богатым и счастливым, каким наверняка является мистер Клеменс.

Он знает, объяснял Том, что мистер Клеменс владеет компанией и недавно лично вручил вдове президента Улисса С. Гранта 200 тысяч долларов в качестве гонорара за автобиографию, которую написал бывший президент, а мистер Клеменс напечатал; что у него куча денег, которые он хочет вложить в создание новой наборной машины, которая наверняка будет стоящей штукой; и что со всего света мистеру Клеменсу поступают приглашения на торжественные банкеты, где ему не надо платить, а только говорить речи, за которые он сам получает деньги. Все это нравилось Тому Сойеру. А поскольку Гек Финн подался на запад, на индейскую территорию, начать там новую жизнь, он не мог придумать ничего лучше.

Когда Том с легким сердцем отправился из родного Ганнибала, что в штате Миссури, навестить мистера Клеменса в его доме в Хартфорде, что в штате Коннектикут, у него не было сомнений, что мистер Клеменс будет до смерти рад повидать его — почему бы ему не порадоваться? Он еще не знал, что поездка в Хартфорд только первый отрезок его долгого, полного открытий литературного путешествия, что из Хартфорда он поедет в Калифорнию, потом через Чикаго снова на восток, в Нью-Йорк, потом пересечет океан и попадет в Англию, оттуда вернется в Нью-Йорк, заедет в Массачусетс и, наконец, с огромным облегчением возвратится в дом тети Полли в Ганнибале, штат Миссури.

Как Тому удалось совершить такое далекое путешествие и переменить столько мест с одной сорочкой, одной парой белья в чемоданчике и несколькими долларами в кармане — другая история, писал Порху, и мы не станем в нее углубляться — разве что скажем, добавил Порху, что Том Сойер выгодно продал свою бамбуковую удочку, на которой уже было вырезано его имя, и экземпляр „Приключений Тома Сойера“ с автографом героя. Книжку он сбыл одному коллекционеру в поезде, собственноручно ее подписав.

Тому Сойеру потребовалось немало времени, чтобы добраться из крохотного городка на Миссисипи в громаднейший дом в Хартфорде, штат Коннектикут, где, по слухам, обитал Сэмюэл Клеменс и куда возили туристов. По прибытии Тома ждало разочарование. Человека, к которому он ехал, не было, следовательно, он не мог поговорить с гостем, хотя если бы он был, то не потрудился бы принять его. Мистер Клеменс отбыл в одну из своих бесконечных литературных поездок — читать лекции и зарабатывать деньги, чтобы и дальше жить в этом великолепном доме-дворце и выплатить долги, которые он наделал для процветания своей издательской фирмы и изготовления наборной машины Пейджа, не оправдавшей его надежд. Все это и еще кое-что Том узнал от некоего мистера Роджерса, случайно оказавшегося в доме, когда он приехал. Мистер Роджерс был большой шишкой в компании „Стандард ойл“, которая принадлежала мистеру Джону Д. Рокфеллеру, и другом мистера Клеменса. Мистер Роджерс добровольно взвалил на себя тяжкое бремя поправить пошатнувшиеся финансовые дела Марка Твена. Когда мистер Клеменс бывал в этом доме, он не желал никого видеть, тем более непрошеных гостей. Мистер Роджерс сомневался, что он сделал бы исключение для Тома Сойера.

— Ваш Марк Твен вовсе не такой веселый затейник, как о нем думают.

Дома он все время в подавленном настроении. Его гнетут состояние дел в его издательской фирме, неудача с линотипом и попусту ухлопанные на них деньги. Он глубоко переживает раннюю смерть маленького сына, в которой винит себя, и недавнюю, когда он был за границей, смерть дочери, в которой тоже винит себя. Его огорчают медики, полагающие, что другая его дочь — у него их трое — подвержена припадкам эпилепсии, и плохое здоровье его жены. Его удручает, что после успеха „Тома Сойера“ и „Гека Финна“ публика прохладно встретила такие его рассказы, как „Человек, который совратил Гедлиберг“ и „Простофиля Вильсон“, в которых отразился его мрачный, пессимистический взгляд на цивилизованное человечество.

— Не такой уж он веселый и не такой энергичный, — заключил близкий друг Марка Твена мистер Роджерс. — Если вы ищете того, кто может научить, как сделаться удачливым писателем, то вы ошиблись адресом. Такие вот пироги, молодой человек.

— А я думал, что он заработал кучу денег на мне и на Геке! — воскликнул Том.

— Верно, заработал. Но ему захотелось показать, какой он богатый и щедрый. Любит, когда о нем говорят на каждом перекрестке. Только посмотрите на это кошмарное сооружение, которое он содержит все эти годы лишь для того, чтобы похвастаться перед соседями, а у самого деньжат в обрез. Писатели, они все такие. Чем больше зарабатывают, тем сильнее верят, что заработают еще больше, и тем больше тратят на показуху. Знаете, сколько он стоит, этот домина? Нет, сэр, не знаете. Двадцать восемь комнат, библиотека, бильярдная, шесть слуг! Мистер Клеменс в долгу как в шелку у своих кредиторов — пусть не по закону, а по совести. И все из-за своего ослиного упрямства. Я, наверное, лучший его друг, тоже дал ему денег в долг и поклялся, что взыщу с него по суду, если он не сделает единственную разумную вещь — не объявит себя банкротом. Любой бизнесмен так бы и поступил. А ему, видите ли, гордость не позволяет. Предпочитает мотаться по свету со своими дурацкими лекциями. Рассчитывает расплатиться с кредиторами. Сердце щемило смотреть на него, когда он был здесь последний раз. Дочь умерла, жена больна, и он жалкий, одинокий. До трех утра гонял шары на бильярде. Скоро они опять в Европу, на воды, так что забудьте о нем, Том. Ни с кем не желает общаться, даже со мной. Я уже этот дом на продажу выставил. Уезжайте, молодой человек, и не возвращайтесь… Господи, выложил двести тысяч грантовой вдове вместо того, чтобы пустить их на фирму!.. Ни один уважающий себя бизнесмен не совершил бы такой глупости. Грант, он давно помер, ему без разницы. Еще лучше, если бы он прикарманил денежки, а потом объявил себя банкротом. Так нет же, как можно! Одна спесь и никакой смекалки. Вы не поверите, вложил деньги в наборную машину. Собственные деньги, представляете! Нет, так дела не делают. Если хотите доброго совета, Том, не вкладывайте собственных денег. Возьмите в банке сколько нужно, а остальные займите у верных друзей. Никогда не проиграешь, даже если предприятие лопнет. Но нет, это не для него, не для пересмешника Марка Твена! Послушайте, Том, поищите себе другого наставника. Берите пример с других, кто вправду может научить счастливой писательской жизни. Почему бы вам не поехать к этому знаменитому Джеку Лондону? Он где-то в Калифорнии обретается. Вот кому повезло так повезло! С нуля начал, а сейчас, говорят, больше миллиона сколотил. Построил себе ни на что не похожий „Дом волка“, завел образцово-показательное хозяйство в северной Калифорнии, передовые методы там использует. Такому человеку я с гордостью пожал бы руку, хотя он и социалист. Да, мой мальчик, Джек Лондон — тот человек, который тебе нужен. Уж он-то знает, как делаются литературными светилами, и умеет наслаждаться роскошной жизнью. А мистеру Клеменсу только и остается что лекции читать да горевать о потерянных денежках. Плохо его дело.