Ужин в центре земли - Натан Энгландер Страница 24

Более худощавый из сыновей сейчас берет ее под руку, как чуть раньше взяла ночная сиделка, и ведет к больничной кровати. Самый маленький из внуков повисает на ее свободной руке.

Рути знает и твердит себе, что ласковость семьи к ней непритворна, и вместе с тем ей тяжело сознавать, что их решение не звонить ей было столь же естественным, как эта ласковость. Попытка уладить внутри себя это противоречие приводит ее в замешательство, и ей стоит труда сосредоточить все внимание на Генерале.

Рути наклоняется над бортиком кровати и, высвободив руки, крепко прижимает их к ладоням Генерала, чувствуя, что он еще с ними, еще жив.

Она задерживается там всего лишь на мгновение, а затем отстраняется и тихо отходит в коридор. Потому что как родная – не то же самое, что родная.

После всех этих лет Рути ощущает себя ровно тем, кем она, по определению, является, – наемной работницей. Глядя на стоящих у одра, она видит, что их круг смыкается, и Генерал теперь уже скрыт от ее глаз.

2002. Париж

Они просыпаются переплетенные, постельное белье скомкано. Уже вторая половина дня, и Z с официанткой в первую минуту смущены своим положением. Официантка говорит Z, чтобы оделся по-уличному, она намерена угостить его на славу в благодарность за гостеприимство: ведь она, по сути, поселилась у него с первого же свидания.

Не нужно никаких благодарностей, отвечает Z, и в любом случае он предпочел бы поесть дома; но она и слышать этого не желает:

– Ты же выходишь, если тебе хочется. Не придуривайся. Мы дважды с тобой встречались в городе.

– Необдуманные решения, – говорит он. – Оба раза.

Ладно, соглашается официантка, но раз он отказывается тронуться с места, она приготовит ему отличное национальное итальянское блюдо. Хочет он того или нет, он будет отблагодарен.

– Если ты еще не боготворишь меня, – говорит она, – начнешь, когда попробуешь.

Официантка спускается на улицу и возвращается нагруженная продуктами. Кроме них она купила ему еще два нормальных винных бокала и две бутылки вина хороших сортов.

– Открой белое, – говорит она ему, – а я берусь за работу.

Обшарив его шкафчики, она обходится тем, что нашла: скудным набором кухонной посуды и единственным годным разделочным ножом со сломанной ручкой.

– Я уже под впечатлением, – говорит Z. Как ловко она орудует на кухне! Прерывается только для того, чтобы протянуть ему свой бокал.

– Ничего особенного. Будет простая симпатичная паста. И салат, чтобы твое ашкеназское сердце билось как следует.

– Ты уже обеспокоена моим здоровьем?

– С той минуты, как ты сказал мне, что три недели подряд пересекал город ради рубленой печенки.

Все идет гладко, пока не выясняется, что в квартире нет соли, о чем она высказывается как о поразительном свидетельстве его жалкого холостячества.

– Соль, оливковое масло, – говорит она. – Это же базовые вещи.

Она без спроса хватает его ключи и выскакивает в ближайший магазинчик.

Он смотрит на нее в окно, следит взглядом, как она идет в вечерних сумерках.

Они ужинают вдвоем, и все ровно так, как она обещала: просто, чудесно и по-домашнему. Она крошит ему боттаргу поверх спагетти, и, попробовав, он, как у него уже не раз бывало с этой женщиной, испытывает мгновенный прилив любви.

– Любимое блюдо моего отца, – говорит она ему. На вопрос, как называется эта еда, отвечает: лучше просто ешь и наслаждайся.

Так Z и поступает. Ест, наслаждается и поглядывает через стол на женщину, чьи гигантские кудри безупречно падают на лицо всякий раз, как она опускает глаза в тарелку.

Z хочет налить остатки вина из второй бутылки, и тут он первый раз чувствует, как долго они уже сидят, беседуют, пьют и до чего он одурманен.

Едва он приподнимает бутылку, как официантка задерживает его руку.

– Холостой мужчина никогда не должен выливать все до последней капли.

– Ты уверена? Я буду потрясен, если окажется, что на свете есть суеверие, которого не было у меня в семье.

– Это итальянское, не еврейское, – говорит она и так настойчиво опустошает бутылку, что Z кажется – сейчас она выжмет ее, как посудное полотенце.

Они перемещаются с бокалами на диван, стоящий вдоль короткой стены между обеденным столом и спальней, которая в квартире, снимаемой Z, сходит за гостиную. Официантка прислонилась спиной к изголовью дивана, вытянутые ноги положила Z на колени.

– До сих пор поверить не могу, что ты у меня, – говорит он. – Прекрасная официантка, которая принесла мне обед. И… тебе может стать не по себе, если я скажу… Можно? – спрашивает ее Z.

Она великодушно кивает.

– Когда я вошел в ресторан, ты была у переднего окна, которое на улицу. Ты еще не повернулась ко мне лицом, а я уже влюбился. Это очень странное признание? Оно тебя не пугает? Что меня пленил твой зад.

– Мой зад? Ты этой частью тела пленился?

– Всеми твоими частями, – говорит он. – Всеми в равной степени.

– Охотно верю, – отзывается официантка, подняв бровь и сделав хороший долгий глоток вина. И тут, вспомнив что-то, она садится вертикально и сбрасывает ноги с колен Z. – Боже, совсем забыла! – говорит она. – Кстати о…

– О частях твоего тела?

– О ресторане. В тот день у них пробовался на место официанта еще один претендент.

– Да, – подтверждает Z, чувствуя, что от одного упоминания об этом официанте у него подскакивает давление.

– Помнишь его?

– Честно говоря, да. Мне он не понравился.

– Правда? – переспрашивает она. – Что-то с ним явно было не так. Твердил, что у него богатый опыт, а сам не мог нормально держать поднос. – Официантка переходит на заговорщический шепот. – Не думаю, что он вообще когда-либо этим занимался.

– Судя по всему, он им не подошел. Потому что больше я его там не видел. Вероятно, распрощались с ним после этой пробы, как с тобой.

– Наоборот. Это он с ними распрощался, они ему не подошли. У меня получалось в сто раз лучше, а место предложили ему.

– Откуда ты знаешь? Я думал, вы только одну смену проработали вместе.

– Это-то я и пытаюсь тебе сказать. Когда я вышла за солью, я на него наткнулась.

– Наткнулась на гугенота? – переспрашивает Z. – Такой большой, неприятного вида гей? Огромного роста, красивый, но что-то в нем недоброе. Блондинистый, с неестественно могучим подбородком. Как будто лошадиная подкова туда втиснута.

– Ты мог его и не описывать, – говорит она. – Да, да, именно он.

– Я хотел убедиться, что мы имеем в виду одного и того же, – говорит Z: ему очень-очень важно точно удостовериться, что человек, которого она сегодня встретила, действительно тот самый.