Самарканд - Амин Маалуф Страница 23

Хасан, неутомимый миссионер с глазами навыкате, переночевав у Омара, отправился дальше; путь его лежал в Балх, Мерв, Кашгар, Самарканд и дальше — по всему мусульманскому Востоку.

Он проповедовал, убеждал, обращал, создавал ячейки. Он не покидал город или селение, не назначив ответственного за кружок адептов — шиитов, уставших от бесплодного ожидания персидских либо арабских суннитов, доведенных до отчаяния турецким правлением, юношей, охваченных бунтарскими настроениями, верующих, ищущих в религии большей строгости. Армия Хасана росла не по дням, а по часам. Его приверженцев окрестили батини, тайными людьми, считали их еретиками, атеистами. Улемы предавали их анафеме: «Горе тому, кто присоединится к ним, сядет за один с ними стол, горе тем, кто породнится с ними, связав себя брачными узами, а проливать их кровь столь же законно, как поливать сад».

Напряжение росло, слова уже были не в силах сдержать всю накопившуюся в людях ненависть. В городе Савах мулла донес властям о нескольких прихожанах, которые в часы молитвы держались в мечети особняком. Восемнадцать человек были взяты под стражу, а несколько дней спустя муллу нашли заколотым кинжалом. Низам Эль-Мульк распорядился устроить показательную казнь: в убийстве обвинили мастерового-исмаилита и подвергли жестоким пыткам, после чего распяли, а тело протащили по базарным улицам.

«Этот священнослужитель стал первой жертвой исмаилитов, этот столяр — их первым мучеником» — записал один из авторов хроники и добавил, что первый большой успех был одержан единомышленниками Хасана неподалеку от города Каина, к югу от Нишапура. Из Кирмана шел караван, состоящий из более шести сотен купцов и паломников, со значительным грузом сурьмы. Когда до Каина оставалось меньше дня, вооруженные люди в масках преградили ему дорогу. Один старейшина подумал, что это разбойники, и хотел по обыкновению откупиться. Но не тут-то было. Путников отвели в крепость, где продержали несколько дней, предлагая стать приверженцами исмаилизма. Кое-кто согласился, кого-то выпустили, но большинство было зарезано.

Уже вскоре этот случай с караваном казался пустяковым в сравнении с той гигантской подспудной пробой сил, которая, была предпринята повсеместно. Череда убийств прокатилась по городам и весям, не щадя никого и ничего; — «сельджукский мир» дал трещину.

Как раз в это время и разразился знаменитый самаркандский кризис. «Причиной всему — кади Абу-Тахер», — категорически заявлял автор одной из хроник. Однако все было гораздо сложнее.

И правда, одним ноябрьским днем давний покровитель Хайяма нагрянул в Исфахан с женами и скарбом, ругаясь на чем свет стоит и изрыгая проклятия. Въехав в город через Тирахские ворота, он направился к дому Хайяма, и тот разместил его у себя, счастливый возможностью отплатить кади добром за добро. После приветствий и изъявлений чувств Абу-Тахер чуть не плача справился:

— Как бы мне поскорее поговорить с Низамом Эль-Мульком?

Никогда еще Хайям не видел кади в таком жалком состоянии.

— Сегодня же вечером пойдем к нему. Стряслось что-то серьезное? — пытаясь успокоить его, спросил он.

— Пришлось бежать из Самарканда.

Больше он не смог вымолвить ни слова, голос его пресекся, слезы хлынули из глаз. Со времени их последней встречи он сильно сдал, весь как-то поблек, побелел, и только по-прежнему воинственно топорщились его густые черные брови. Омар попытался успокоить его, поправив тюрбан, кади взял себя в руки и повел рассказ:

— Помнишь ли ты человека, прозванного Рассеченным?

— Как же мне не помнить того, кто чуть не прикончил меня.

— Помнишь, как он распоясывался при малейшем подозрении на ересь? Так вот, уже три года, как он примкнул к исмаилитам и сегодня проповедует их заблуждения с тем же рвением, с каким прежде защищал истинную веру. Сотни, тысячи горожан пошли за ним. Он — хозяин улиц, он диктует свою волю торговцам с базара. Трижды говорил я с ханом по этому поводу. Ты знал Насер-хана с его вспышками гнева, приступами жестокости или расточительности — царство ему небесное, — так вот я поминаю его в каждой своей молитве. Власть перешла к его племяннику Ахмеду, молокососу, нерешительному, непредсказуемому. Прямо не знаешь, с какого бока к нему подступиться. Не раз жаловался я ему на выходки еретиков, объяснял, чем они опасны, а он рассеянно, со скучающим видом слушал меня. Видя его бездействие, я собрал страженачальников, а также нескольких преданных мне государственных мужей и попросил организовать наблюдение за сборищами исмаилитов. Три человека, сменяясь, ходили по пятам за Рассеченным, собирая сведения для моего подробного отчета хану, которому я надеялся открыть глаза. Так продолжалось до того дня, когда мне доложили о появлении в Самарканде главаря еретиков.