Дж. - Джон Берджер Страница 23

Капитан Бирс не требовал от нее ни непосредственного участия, ни молчаливого согласия, а просто в весьма официальных выражениях попросил ее руки. Непритязательность его затертых сравнений убеждала своей простотой: он возьмет Беатрису за руку и покажет ей весь мир.

Предложение она приняла.

Их обвенчали в приходской церкви святой Екатерины.

Они уехали в Африку.

«Поверхность земной суши составляет свыше 52 500 000 кв. миль. Владения Британской империи простираются почти на четверть этой территории, то есть примерно на 12 000 000 кв. миль. Большая часть земель лежит в зоне умеренного климата и пригодна для заселения белой расой… Территория империи поровну разделена между Южным и Северным полушарием; в Южном полушарии Австралия, Океания и Южная Африка занимают 5 308 506 кв. миль, а в Северном полушарии Соединенное Королевство, Канада и Индия простираются на 5 271 375 кв. миль. Таким образом, когда в одной половине империи – лето, в другой – зима…» [9]

Спустя несколько дней после прибытия в Дурбан Беатриса вообразила, что все вокруг располагается на наклонной плоскости, крен которой постепенно увеличивается, и с увеличением угла наклона все медленно съезжает к нижнему краю. Наклонная плоскость занимала весь континент, а нижний край упирался в Индийский океан.

Однажды в Питермарицбурге, февральским днем 1899 года Беатриса взяла рикшу, хотя капитан Бирс в последнее время загадочно предупреждал ее не делать этого. Тем не менее она не питала никаких иллюзий относительно загадочности своего супруга.

Рикша-зулус нацепил головной убор из обтрепанных крашеных страусовых перьев, воняющий жженым волосом. Длинные ноги юноши были грубо вымазаны известкой. Ночью прогремела гроза, и небо, дочиста вымытое дождем, сияло резкой голубизной. Обтрепанные перья покачивались в такт бегу зулуса и мели небосвод, как раскрашенную твердь.

Рикша провез Беатрису мимо британского отряда. Под пронзительно голубым небом, перед низкими казармами, сооруженными на скорую руку, взводы, марширующие по лишенным загадочности прямым улицам, казались коробками, в которых беспомощно подрагивали двадцать-тридцать солдат.

Здесь, как и в Дурбане, британцы постоянно чем-то занимались, ежеминутно выполняя свой долг. Рикша пробежал мимо кавалерийских офицеров, которые мельком взглянули на Беатрису и равнодушно поклонились – она была женой собрата по оружию. Среди приятелей капитана Бирса были и такие, которым Беатриса искренне желала смерти в битве при Ледисмите, если уж потерь не избежать.

Она уставилась на бегущие ноги, вымазанные известкой: постоянная смена разгибающейся ноги ногой сгибающейся. Движение нисколько не походило на движение задних ног лошади, наблюдаемое с брички, и Беатрису это смущало. Впрочем, никаких выводов она из этого не делала. От жен британских офицеров, в обществе которых она проводила почти все свободное время, ее отличало именно отсутствие мнений. Теперь она возненавидела разговоры и доверяла только своим ощущениям, потому что они не требовали заключений.

Рикша свернул в узкий, но абсолютно ровный проулок, выходящий на задние дворы бунгало и к незастроенным участкам земли. Деревья отбрасывали редкую тень. По островку жухлой травы к центру города вереницей шли африканки из крааля на окраине (иногда им разрешалось навещать родственников, служивших у горожан). На головах женщины несли огромные тыквы. Рикша замедлил бег. Одна из африканок крикнула что-то зулусу (Беатриса не поняла ни слова), другая сделала непонятный жест и рассмеялась. На Беатрису никто не взглянул – ни две старухи с высохшими, сморщенными грудями, ни африканка с ребенком на руках.

Проулок выходил на шумную дорогу. Наконец показались ворота ботанического сада – цель путешествия Беатрисы. Она вышла из коляски и спросила рикшу, что было в тыквах на головах женщин. Он взглянул на нее сверху вниз – Беатриса была невысока ростом – и объяснил, что это сорговое пиво. Вот тут-то все и накренилось. Беатриса ухватилась за решетку ботанического сада, приникла к прутьям, пытаясь втиснуть между ними голову. Рикша очумело глядел на Беатрису до тех пор, пока его не прогнал подоспевший на помощь полицейский.

Второй раз это произошло в Дурбане. На званом ужине у капитана порта Беатриса увидела, как наклонилась столешница, выставила руку, чтобы предотвратить падение серебряного подсвечника с зажженными свечами, и резким движением (неожиданным и непонятным для присутствующих) опрокинула бокал соседа.

Ночью капитан Бирс, разомлевший от выпитого, ласково прошептал Беатрисе:

– Моя голубка-рабыня прилюдно допустила неловкость и заслуживает примерного наказания. Придется мне связать тебя покрепче. Ну-ка, попробуй выпутаться. Пожалуй, надо потуже узлы затянуть. А теперь поклянись мне…

Галлюцинации стали возникать чаще; физическое ощущение наклонной плоскости сменилось убеждением, что все вокруг действительно накренилось, будто Беатриса не чувствовала это, а знала.

Беатриса прекрасно понимает, что существует иной способ видеть себя и окружающих, но она так видеть не умеет, а ее сейчас видят именно таким образом. Во рту у нее пересыхает. Корсет стискивает грудь. Все кренится. Беатриса видит все четко и ясно. Никакого крена нет, но она абсолютно уверена, что все вокруг наклонено.

Даже когда галлюцинация развеивалась, Беатриса по-прежнему считала, что континент накренился, поскольку это совпадало с ее ощущениями и делало их более убедительными.

Постепенно тревога, сопровождающая галлюцинации, исчезла. Беатриса никому не рассказывала о своих видениях. Безумие ее больше не волновало – она приняла его как неизбежность, считая последствием жизни в Питермарицбурге, Дурбане и Кейптауне. Ее больше не интересовало, сошла она с ума или нет. Беатриса ждала удобного случая сбежать отсюда.

Недуг Беатрисы возник как реакция на поведение мужа в постели. Впрочем, особыми извращениями он не отличался, требовал только, чтобы супруга позволяла себя связать и осыпать оскорблениями. При виде связанной Беатрисы он быстро достигал оргазма; страдала она не от жестокого обращения, а от стыда и разочарования. Нервное напряжение усиливал и непривычный климат Наталя и Капской колонии. Вдобавок существовала и еще одна причина.

Великое заблуждение амакоси

Двадцать третьего декабря тысяча восемьсот сорок восьмого года сэр Гарри Смит, британский губернатор Капской колонии, созвал амакоси (племенных вождей коса, народности, обитавшей на восточной границе провинции) и объявил им, что их земли – самые плодородные в Южной Африке – будут аннексированы и превращены в зависимую территорию под названием Британская Кафрария. Вскоре стало ясно, что Мголомбане Сандиле, вождь племени гаика (нгг’ика), не намерен повиноваться приказу губернатора. Сэр Гарри Смит снова созвал вождей, но Сандиле на встречу не явился. Губернатор назначил некоего Чарльза Браунли особым уполномоченным по делам племени и, сочтя проблему устраненной, приказал взять Сандиле под стражу. Двадцать четвертого декабря тысяча восемьсот пятидесятого года отряд, отправившийся арестовывать вождя, попал в засаду и был уничтожен. Восставшие гаика напали на пограничные поселения, где белые жители праздновали Рождество. Так началась Четвертая кафрская война, предпоследний этап в борьбе коса за независимость, продолжавшейся шестьдесят лет.