Декоратор. Книга вещности - Тургрим Эгген Страница 23

— Не смешите меня, — фыркает Туре Мельхейм. — В нашей стране безработица меньше двух процентов. У нас не так легко найти говорящего по-норвежски, чтоб в баре работал, не то что.

— А если робот? — спрашиваю я простодушно. — С такой операцией роботы должны справляться?

— Не мучь меня, — говорит Туре. — И вот так вот мы с ним переругиваемся постоянно.

Звонит мобильник, и все, за исключением меня, начинают панически суетиться. Я никогда не беру эту штуку на встречи. Звонят Туре, и беседа оказывается настолько приватной, что Туре уединяется в туалете и включает фен в надежде заглушить детали своих переговоров с барыгой.

— От этого надо избавляться, — говорю я оставшимся, имея в виду сушилки. Но вижу в их глазах лишь непонимание и, что того хуже, насмешку. Остолопы презренные. Им моя принципиальность кажется забавной причудой! А слово «предательство» в их глупых головах не ночевало даже. И так мне хочется ворваться к Туре посреди его конфиденциальных переговоров, выдрать из стены один фен со всеми шурупами и приладами и швырнуть им под ноги. Может, это их проймёт. Может, холодное адвокатское сердце дрогнет при виде невосполнимого урона стоимостью несколько сот крон?

Когда Туре с пылающим лицом возвращается к столу, беседа уже сместилась в сторону церемонии открытия. И обсуждается, а не безумные ли это деньги — угощать всех бесплатным шампанским?

— Нас спонсируют, — бросает Туре.

Пресловутое «спонсорство» и стало причиной наших самых серьёзных размолвок с Туре. Никаких фирменных логотипов в заведении, настаивал я, ни на пепельницах, ни на салфетках, ни на пивных подставках. Всё же пришлось согласиться на спички, «подарок» водки «Абсолют». К этому моменту Туре уже почти плакал. Но мне кажется, бескомпромиссность оправдывает себя. На марафонских дистанциях.

Дома я проверяю содержимое почтового ящика на первом этаже. Ничего. Запирая его, слышу семенящие шаги за спиной.

— Это вы новенькие?

Голос женский, сиплый и возбуждённый. Я оборачиваюсь. Она тем временем распахнула собственный ящик, откуда рекой полились бумажки. И упали на пол. Женщина присела на корточки собрать их. Я успеваю заметить две открытки с синим морем и глянцевым небом.

Потом перевожу взгляд на женщину и первый мой порыв — расхохотаться. На вытравленных блондинистых волосах — «химия». Лицо разрисовано так, что носа почти не видно, а лишь мерцают в зазоре между зелёными тенями и коричневой подводкой глаза и краснеет рот, напоминающий диван «Мае Уэст» работы Дали. И оно как блин круглое. Лицо. Не дамочка, а карикатура.

Это может быть только любительница Уитни Хьюстон, догадываюсь я.

Миниатюрные замшевые туфли на высоченных шпильках.

Она поднимается и оказывается среднего роста носительницей двадцати примерно лишних килограмм, два-три из которых приходятся на грудь. Глубокий V-образный вырез на обтягивающей кофте леопардовой расцветки под распахнутой, знававшей лучшие времена норковой шубой обнажает этот факт со всей очевидностью. Одевается она, похоже, в секондхэнде. Ниже кофты на ней полоска чёрной, не по сезону в облипочку, юбки, а далее оковалки ног, неизбежно привлекающие к себе внимание благодаря диковинному узору на колготках. Я чувствую, как схватило спазмом голову. Зато мне удалось сдержать смех.

— Это вы переехали в квартиру подо мной? — снова спрашивает она.

Надо отвечать.

— Да, — говорю я, — на второй этаж.

Она улыбается, зубы слишком жёлтые, чтобы она могла бы отстоять своё право мазать губы эдаким кармазином. Да и кто может? Но эта открытая, обезоруживающая улыбка выдаёт мне правду о её возрасте. Сначала я принял её за старую шлюху. Но теперь вижу, что шлюха вполне молода. Лет двадцать пять — двадцать шесть.

— Сильвия, — говорит она, протягивая руку. Лак под цвет туфель, не губ. Ногти обгрызены. Интересно, насколько безопасны её руки с гигиенической точки зрения, прикидываю я, но потом всё-таки отвечаю пожатием.

— Сигбьёрн.

Как дотронулся до освежёванной курицы. Фу, мороз по коже.

— Вы с Севера?

— Нет, — отрезаю я. По моему выговору заподозрить меня в этом не сможет никто. Но вдруг это видно по мне? С ней самой всё ясно. Нурланд или Сёр-Трумс. Только уроженка Дальнего Севера может дойти до такой степени вульгарщины.

— Нет? Там, откуда я родом, полно Сигбьёрнов. А в Осло это диковинное имя.

Желая закончить разговор, я лишь вежливо улыбаюсь. Мы познакомились. На этом соседские обязанности заканчиваются. А дружбу водить мы не обязаны. Мне вдруг делается страшно, как бы меня не застукали за доверительной беседой об именах, малой родине и прочем с этим созданием.

К счастью, она не настаивает на продолжении разговора. А поворачивается и начинает подниматься вверх по лестнице. Я же делаю вид, будто вынужден проверить почту ещё раз: а вдруг важнейшее письмо телепортировалось в ящик, пока мы перед ним стояли?

Я оглядываюсь в последний раз. Она идёт, раскачиваясь, как мачта, на своих шпильках, никогда не ступавших на уличную слякоть. Такси и туда, и обратно, думаю я. Не каждый день увидишь таких дамочек живьём.

Меня подмывает набрать номер Катрине, сказать ей, что я познакомился с поклонницей Уитни Хьюстон и как бы над нами не оказался бордель.

Помыслить, как выглядит её квартира, я боюсь.

Привезли шезлонги. Полнейшее не то.

Катрине так не кажется, и я караулю каждое её движение, не приведи господь капнет на шезлонги кофе. Как тогда возвращать их в магазин?

Хуже того, я не могу понять, в конкретных ли шезлонгах дело или это неправильная идея вообще. Они точь-в-точь как я мечтал и зеркально симметричные, а смотрятся неправильно. Плюс визуально разбивают комнату на части. Совершенно некстати. Шезлонги Вико Маджестретти весьма элегантны, в этом я не обманулся, но в моей квартире они кажутся огромными. Такие шутки иной раз играют с нами глазомер и память. В зале салона мебель выглядит совершенно иначе. Там специфическая среда, и предмет воспринимается сам по себе, да вдобавок отсутствует такой параметр, как линия потолка. По выставке я запомнил шезлонги Маджестретти как лёгкие и элегантные. А у меня они смотрятся как две севшие на мель баржи.

— На них так здорово лежать, — уговаривает Катрине, балансируя у шезлонга со стаканом кофе с молоком, стоящим вместо подноса на книге (!). Ещё миг, и мы вынуждены будем оставить шезлонги.

— Лучше б ты попила кофе в другом месте, — прошу я.

— Чем тебе шезлонги не угодили? — спрашивает Катрине, с нарочитой неохотой опуская чашку и книгу на пол.

— Они прекрасны, но не годятся для нашей гостиной. Она стала похожа на место кораблекрушения.