Дневник ее соглядатая - Лидия Скрябина Страница 23

– Прыгуны? – с холодной рассеянностью переспросил меня дед, но я почувствовала в темноте, как он вздрогнул. – Впервые слышу! Вот мы и пришли! И давай договоримся, в следующий раз побеседуем о духовных дарах Иисусовой молитвы.

– Хорошо, Терентий Игнатич! – пролепетала я, поняв, что затронула запретную тему, и опрометью бросилась бежать обратно в дом дяди. В темноте мне всюду мерещились кровожадные зикиристы, готовые прыгнуть на меня из кустов и вцепиться в горло, как дикие, лютые звери.

Я знала, что только один человек может открыть мне тайну – сам охотник за прыгунами, мой шалопаистый братец Порфирий, который уже месяц незнамо где пропадал.

На мое счастье, утром первый голос, услышанный мною на дворе, был Порфишкин. Брат исхудал, оброс, почернел от солнца, но был веселый и, как всегда, шебутной, несмотря на то что приехал на поминки. Да еще опоздав на день.

– Где ты пропадал?

– На кудыкиных горах. В Майкоп ходил.

– Зачем?

– Не твоего бабского ума дело, – нежно щелкнул меня по носу брат.

– Возьми меня в следующий раз с собой.

– Это еще зачем?

– Возьми, я хочу посмотреть на прыгунов.

– А это еще кто?

– Сам знаешь!

– Не знаю и знать не хочу. Брысь отсюда.

– Я маме расскажу.

– Я тебе расскажу! – разозлился Порфирий и поднял хлыст.

Я не тронулась с места. Мы пугали друг друга впустую. Порфирий знал, что я ничего никому не расскажу, а я знала, что он не ударит.

Брат раздосадованно покачал головой:

– Знаешь, что с тобой могут сделать, если поймают?

– Я буду слушаться тебя во всем.

– Хорошо. – Порфишка окинул меня оценивающим взглядом и предложил: – Ты позовешь Ирину Антонову в гости, когда наша мать пойдет к станичникам на Яблочный Спас.

– Конечно!

– А сама с Павлухой уйдешь.

– Зачем? – не поняла я.

– Всё, иди отсюда!

– Но почему?

– Иди-иди!

– Хорошо, я все сделаю.

– Обещаешь?

– Да, – твердо сказала я. Непреодолимое желание узнать тайну брата толкало меня на домашнее преступление, но я решила, что подумаю об этом потом.

– Тогда сегодня после завтрака. Возьмем одну лошадь, две там негде спрятать.

Верхом я ездила вполне прилично, но сидеть впереди брата на одну сторону, как королевна в сказке, было очень здорово. От него приятно пахло потом, табаком и чачей. Как хорошо иметь столько братьев! Мы не спеша процокали на Красотке – хорошей гнедой кобыле, которую Осип Абрамович давал на выезд Порфишке, в сторону Сунжи по ущелью, но свернули не направо к станице, а в сторону сталактитовых пещер. Долго взбирались в гору, потом вели Красотку под узцы, потом Порфирий резко свернул и откинул сухой куст, за которым открылся вход в довольно большую пещеру.

Для Красотки все эти горные вылазки были привычны, а может, наша местная кабардинская порода тоже была горской, хоть и лошадиной. Кобыла спокойно дала завести себя в пещеру и привязать к выступу. Здесь она замерла, словно приготовилась ждать. Порфирий заботливо прикрыл вход изнутри сухостоем и только потом отвалил камень в дальнем конце. За ним оказался круглый лаз во внутренность горы.

– Я поползу первым, – распорядился брат. – Тут метров тридцать, потом будет сужение, поворот, и дальше уже близко.

– В темноте? – сробела я, глядя в черную узкую пасть пещеры.

Порфишка равнодушно пожал плечами:

– Тогда тут оставайся, но уговор про Ирину все равно в силе.

– Нет-нет. Я с тобой. – Остаться одной в горной пещере было тоже боязно.

Поползли, потемки быстро сменились кромешной тьмой. «В аду, наверное, так. Покарает нас Господь, что мы к басурманам ползем за их погаными секретами», – подумала я и стала задыхаться. Страх вдруг навалился, сдавил со всех сторон, словно гора сделала вдох. Я представляла, что мы – два горных червя, ползем внутри скалы по нескончаемому лабиринту.

Наконец доползли до поворота, и лаз маленько расширился, а вдали забрезжил слабый свет. Выползли мы с другой стороны горы на небольшой уступ отвесный скалы, все измазанные, и на четвереньках стали карабкаться по отлогой, но узкой, едва заметной тропинке мимо греющихся на солнце скорпионов и сухих колючек. Вся скала цвела огненно-алым лишайником, и мы словно по алому бархату ползли.

За поворотом глубоко внизу открылись небольшая теснина и аул, прилепленный к скале. Мы продолжали ползти с риском в любую минуту сорваться в теснину и в конце концов уткнулись в огромный валун. Здесь можно было перевести дух.

Порфирий осторожно снял с плеча ружье, опершись о камень, угнездился на узкой тропке поудобнее, вынул из-за пазухи бинокль и навел его на аул.

– А как ты охотишься? Ты их убиваешь? – прошептала я, тоже привалившись к валуну и стараясь не смотреть в сторону отвесной кручи, которая была в шаге от меня.

– Ну и дурища! Я их выслеживаю и предупреждаю власти, они высылают карательный отряд для дознания или сажают «кукушек». За каждую обнаруженную точку мне платят. А сам стреляю только по крайности.

– Ты осведомитель? – поморщилась я.

– Нет, я пластун, как наш дед, только на другом поле боя. Смотри. – Он поднес бинокль к моим глазам и повернул мою голову влево. – Видишь крайнюю саклю, прямо у скалы?

Сначала я ничего не увидела, кроме нагромождения камней, потом выхватила взглядом часть окна и мужчин, сидящих в кружок на полу, локоть к локтю. Они слегка покачивались и открывали рты, словно что-то говорили хором – наверное, «Ля Илляге». Горцы довольно долго качали головами из стороны в сторону и подергивали плечами, и я уже собиралась опустить тяжелый бинокль, но тут они все в той же позе, поджав под себя колени и продолжая что-то бешено выкрикивать, стали подпрыгивать. У меня мурашки по коже побежали.

– Прыгают?

– Прыгают, – потрясенно подтвердила я.

Порфирий забрал у меня бинокль.

– Есть такие искусники, которые на аршин скачут. Ничего, кузнечики, считай здесь отпрыгались. Пошли.

Мы пустились в обратный путь. Доползли на четвереньках до входа в горный лаз. Снова перевели дух.

– Откуда ты этот лаз знаешь?

– Он от войны с Шамилем остался. Мне один лезгин показал.