Кисло-сладкая журналистика - Матвей Ганапольский Страница 23

И вопрос решился просто: государственные каналы испугались и только рассказывали о событиях, показывая общие планы. Но один частный канал, НТВ, решил поступить иначе: на соседнем доме была установлена камера, и, во время новостей, происходящее показывалось длинными кусками.

Следует заметить, что у террористов был телевизор, то есть они знали и видели все.

И вот спецслужбы начинают штурм здания. Через некоторое время канал НТВ показывает новости, в которых идет картинка. Узнав об этом, Президент Путин, как говорят, пришел в бешенство. Для него, бывшего офицера спецслужб, факт показа подобной картинки, был чистым предательством, ибо он считал, что террористы видят что происходит.

Последствия для НТВ были печальными. Канал был разгромлен, а его менеджмент был сменен. Возможно, Президент и был бы прав, если бы не одно обстоятельство: телеканал в новостях показывал не прямую картинку, а запись, которая была отснята раньше. Поэтому террористы никак не могли воспользоваться этой информацией.

Президенту это объясняли, но он не захотел слушать. И все произошло, как произошло.

Чем поучительна эта первая история.

Во-первых, тем, что она является подтверждением того, что я писал ранее: настоящая журналистика – социальный фактор, и вы можете пострадать за свои действия, например, потеряв работу. И вам никто не поможет, даже суд, особенно если вы живете в стране с авторитарной властью.

Кстати, замечу, что коллектив НТВ, естественно, разбрелся по другим каналам, но практически карьера успешно, на мой взгляд, потом ни у кого не сложилась. И это совсем не потому, что эти журналисты потеряли талант. Просто они попали в коллективы с другим стилем и нравами. И там не было такого ощущения полета и свободы, которое было на канале НТВ.

Во-вторых, эта история поучительна тем, что, например, лично я не могу однозначно ответить на вопрос – правильно ли показывать в прямом эфире подобные происшествия.

С одной стороны, журналист обязан информировать граждан о происходящем, это его долг.

С другой стороны, террористы видят вашу трансляцию и обязательно используют ее в своих целях. Но, если, оттого, что вы показывали, а они видели и корректировали огонь, погибнет солдат из команды штурма, готовы ли вы взять на себя хотя бы часть вины за его гибель. Или вы будете прикрываться криками о журналистском долге?

Второй пример. Он для меня еще важнее, потому что я был его участником.

Итак, заложники сидели в зале, и у многих из них были мобильники. Они тайно звонили из зала своим родным, что придавало ситуации еще большую трагичность. Среди заложников оказалась одна из сотрудниц «Эхо Москвы», которая пошла посмотреть это популярное шоу. Она регулярно звонила нам, описывая ситуацию. И вдруг она позвонила и сказала, что один из террористов хочет, чтобы мы вывели его в прямой эфир.

В этот момент в студии находился я, с моим коллегой Сергеем Бунтманом.

Вначале мы подумали имитировать прямой эфир, но поняли, что это не получится – террористы слушали нашу станцию. Но потом мы решили, что этому террористу эфир нужно все-таки дать.

Нужно учесть, что к террористам ходили разные, известные в стране, люди и просили освободить хотя бы детей. Но дело шло с трудом. Поэтому мы обосновали необходимость прямого эфира тем, что, возможно, удастся узнать, что необходимо заложникам. Например, нужна ли им вода или какие-нибудь медикаменты.

Мы начали эфир, но решили одновременно тянуть время, потому что наш главный редактор Алексей Венедиктов стал звонить в Кремль и просить, чтобы нам дали специалиста, который подскажет, как вести подобную беседу. Но в Кремле то ли не поняли важность момента, то ли им было не до нас, но специалиста не дали.

Итак, разговор начался. Мы объяснили террористу, что он в прямом эфире, и что мы просим, чтобы он отпустил детей. Он отказался и стал перечислять свои требования. Ясно, что вывести федеральные войска из Чечни, как он требовал, мы не могли и поэтому продолжали его уговаривать. Мы говорили, что он должен пожалеть детей, а он говорил, что от рук федеральных войск погибло много чеченских детей. Мы говорили, что его сейчас слышат миллионы людей, и он должен проявить гуманность, а он спрашивал, где была гуманность этих миллионов, когда Чечню бомбили?

Естественно, разговор закончился ничем.

Потом был штурм, и террористов убили.

Я несколько дней после этого ходил с самоощущением героя. Говорить с главным террористом – это журналистская удача, что ни говори. Более того, мы пытались освободить заложников, разве это не благородно? Да, у нас не вышло, но мы вписали свои имена в историю. Не каждому в наше время выпадает стать участником столь значимых событий.

Так я думал в тот момент.

И лишь потом я понял, что, возможно, ошибался. Теперь мне кажется, что мы совершили сразу несколько ошибок, главная из которых в том, что журналист – должен был быть журналистом, а не вершителем судеб.

Да, мы разговаривали с главарем террористов.

Но позвольте спросить, а готовы ли мы были к этому разговору?

Мы прекрасно знаем, что для переговоров с подобными людьми существуют другие специальные люди, годами изучающие психологию террористов, имеющие специальную тактику подобного разговора. Они говорят с террористами часами и часто добиваются успеха. Нам не дали такого человека, но это не оправдание – мы подобными знаниями не обладали.

Почему мы решили, что он освободит детей, поговорив с нами? Потому что мы особенно хорошие? Или потому что он в прямом эфире?

Правда, думать об этом времени не было. У нас был вынужденный азарт.

Но представим себе, что в это время человек из спецслужб до нас говорил с этим террористом, и почти договорился, чтобы он отпустил десять детей, в обмен на выступление в эфире. Но тут влезаем мы, даем главарю эфир, без всяких условий, и дети остаются в здании.

Может быть, все было не так, а вдруг так?!

И еще одно, общее замечание.

Для чего террористы устраивают подобные акции. В первую очередь для того, чтобы о них говорили. Захватив несчастных детей, они спешат заявить всему миру о своих безумных планах. Журналисты не могут не сообщать о факте захвата, но означает ли это, что террористам нужно давать эфир, чтобы узнать об их переживаниях, перед тем, как они совершат массовое убийство? Заметьте, все, что говорил нам главарь террористов, было абсолютной правдой. Были и бомбардировки, и гибель детей. В Чечне была настоящая война, но власти стыдливо называли это «контртеррористической операцией». Действительно, Чечня – часть России, а раз так, то разве может быть война против собственного народа?

Но у властей свои резоны, а у журналистов должны быть свои. Между нами и террористами была одна существенная разница – они захватили зрителей и уже расстреляли несколько человек. А в этом случае с ними должны беседовать не журналисты, а совсем другие люди – хорошо вооруженные и стреляющие точно в цель.