Мао II - Дон Делилло Страница 23

— Она вечно твердила, что я — один сплошной член. Я столько времени проводил запершись на замок, мне так не хотелось говорить о своей работе, а потом и обо всем прочем, что нам оставался только животный секс. Но мы и о нем не говорили.

— Секс молча.

— Она вообще не любила писателей. А я, дурак, слишком поздно это понял.

— Хорошо, ты дурак, а она? Вышла за писателя.

— Она ожидала, что мы друг под друга подладимся. Женщины верят в регулировочные механизмы. Женщины хотят конкретных вещей и умеют их добиваться. Ради будущего финансового благополучия они готовы на риск.

— А я о будущем никогда не думаю.

— Ты сама из будущего, — тихо сказал он.

Она отняла у него сигарету, загасила, потом

поставила пепельницу на пол, отпихнула подальше.

— А как это — когда снится, будто у тебя разрыв сердца?

— Паника. Бешеный пульс. Потом просыпаюсь и не могу понять — в реальности пульс подскочил или мне приснилось. Я не хочу сказать, будто сны нереальны.

— Все реально.

Вытянув руки над головой, она ловко выскользнула из футболки, и Билл едва не отвернулся. Всякий раз, когда она это проделывала, когда взметались волосы и колыхались груди, он лишь моргал, изумленный и ослепленный: каково увидеть красоту во всем ее блеске? Он мысленно превратил ее движения в фильм, в последовательность поз, в историю о застигнутой врасплох грациозности и стройности, запечатленную на кинопленке памяти. Ей никогда не узнать, что больше всего его будоражит один мимолетный миг, один кадр: выставив острые локти, она освобождается от смятой футболки, потягивается с нарочитым зевком, заставляет его забыть, на каком он свете.

— Я знаю, спрашивать неприлично.

— И тем не менее… — сказала она.

— Скотт знает, что ты ходишь ко мне наверх?

Совместными усилиями они стаскивали с

него пижаму, сначала один рукав, потом другой, но сделали передышку, потому что его одолел кашель.

— А Скотт хоть чего-то в этом доме не знает?

— Вот и я так рассудил, — сказал он.

— Он дружит с мышами. И знает, из какого окна в любую фазу Луны красивее всего падает лунный свет.

Она повернулась, чтобы откинуть одеяло и развязать тесемку на его штанах.

— И он не возражает, — сказал Билл.

— Не знаю, есть ли у него выбор. Он ведь нас еще не застрелил, так?

— Еще нет.

— И не застрелит.

— Скорее всего, не застрелит.

— И вообще, и вообще, и вообще. Зачем он меня сюда привез? Для тебя.

Билла это нисколько не утешило. Ему хотелось верить, что слова просто так слетели у нее с языка и она, как обычно, сама не поняла, что сказала. Но вдруг она в это верит. Вдруг так и есть. Хорошенькое дело: Билл воображает, будто предал Скотта, а тот все подстроил с самого начала.

Его член танцевал в ее руке.

— По-моему, пора перейти к соитию.

— Да, детка, — сказал Билл.

Подойдя к комоду, она достала из среднего ящика маленький пакетик. Вытащила один презерватив. Вернувшись к кровати, села в ногах у Билла, приступила к облачению.

— Кого ты оберегаешь, себя или меня?

— Теперь это норма.

Он подметил, как поглощена она этим занятием, как ловко действует тонкими пальцами, старается, чтобы получилось мастерски, — серьезная девочка, одевающая куклу.

Войдя в мансарду, Скотт замешкался, начал осматриваться. Длинное помещение, вдоль стен — череда опор. В потолке — окно, под ним натянут большой кусок полиэтилена — от протечек. Брита петляла по квартире, зажигая свет. Отгороженный угол, служащий кухней и столовой, полупотайная ниша-кладовка с полками и ящичками. Скотт шел за Бритой по пятам. По дороге выключил две лампы. Диван и несколько кресел, составленные в кружок. Дальше — лаборатория с темными шторами на дверях. В южных окнах четко вырисовываются на фоне ночного неба башни ВТЦ, массивные-массивные, близкие-близкие. Воплощение глагола "нависать" во всей его несокрушимой и грозной мощи.

— Странники заслужили чай. Сейчас поставлю.

— Наконец-то я почувствовал, что повидал Нью-Йорк изнутри и снаружи — не сходя с места, прямо через окно.

— Когда дождь идет снаружи, он и сюда заходит.

— Брита, любые неудобства…

— Квартиры такого типа есть и побольше. Но мне теперь и эта не по карману. И миллионоэтажки все время перед глазами.

— У одной наверху антенна.

— Это самец.

— Чай — как раз то, что нужно, спасибо.

На кухне она стала доставать из шкафов и ящиков посуду, неспешно брала и ставила на стол с ощущением, будто не была здесь месяц, даже полтора; чувство "Вот я и дома" захлестнуло ее с головой. Эти чашки и ложки помогают осознать, что ты жива и невредима, отвоевывают тебя у перистых следов реактивных самолетов, у механики перемещений в пространстве. Она так устала, что почти слышала свое изнеможение, слышала, как дребезжат кости; приходилось все время себя одергивать, напоминая, что поездка не продлилась и двух суток. Скотт задержался в дальнем углу у столика с журналами, рассматривая обложки, почти машинально их комментируя.

По зданию разносился грохот движущегося лифта; старая железная дверь, покрашенная зеленой краской, то и дело со звоном захлопывалась в ночи.

Они попили чаю.

— Чем этот город уникален — у людей здесь нет и быть не может насиженных мест. Семеро тайных королей владеют всем, что здесь есть, и переставляют нас по доске. Людей выметают на улицу — квадратные ярды нужны владельцам. Потом людей выметают с улицы — у воздуха, которым они дышат, нашелся хозяин. Небо вместе с воздухом продается и покупается, а на тротуарах, в коробках — утрамбованные тела. Но и коробки попадают под метлу.

— Любите преувеличивать.

— Я преувеличиваю, чтобы не сдохнуть. В том - то и весь смысл Нью-Йорка. Я обожаю этот город, целиком ему доверяю, но знаю: как только злость меня отпустит, я пропаду.

Скотт сказал:

— Я обычно обедал один. И стыдился этого. Ладно бы просто один — но еще и стоя. Вот неразрешимая загадка нашего времени: мы готовы есть стоя. Я обедал стоя, чтобы острее чувствовать свою анонимность, чтобы не забывать: я живу в мегаполисе. Сотни тысяч людей обедают поодиночке. Едят поодиночке, ходят поодиночке, разговаривают сами с собой на улице, произнося глубокомысленные и зловещие монологи, точно святые в кольце бесов-искусителей.

— Я очень хочу спать, — сказала Брита.

— А мне пока неохота садиться за руль.

— Скотт, вы же шофер.

— По-моему, я сейчас не смогу и пятнадцати футов проехать.