Принцип неопределенности - Николай Дежнев Страница 23

Постояв с минуту в растерянности, Серпухин повернулся и, не разбирая дороги и шлепая модельными полуботинками по грязи, побрел вверх по улице. Что обо всем этом думать, он не знал. Единственно не хотелось слететь без видимой причины с катушек, а другого объяснения происходящему Мокей не находил. Такая перспектива совершенно не вписывалась в его дальнейшие планы, однако приходилось признать, что и считать себя нормальным оснований было не много. Оставалось надеяться, что он спит, и покорно ждать пробуждения.

Пройдя вверх по улице, Серпухин остановился. Навстречу ему по другой ее стороне шла какая-то женщина в длинных, до земли, одеждах и высоком кокошнике. До нее было еще далеко. Чтобы хоть немного успокоиться, Мокей закурил и начал переходить узкую, метров семи шириной, улицу. «Спрошу, — думал он, — может, она что-то объяснит», — хотя о чем спрашивать и как сформулировать вопрос оставалось непонятным. Однако стоило Серпухину ступить в покрывавшую бревна настила жидкую грязь, как он услышал за спиной какой-то шум и обернулся. Снизу, от того места, на котором он совсем недавно стоял, на него с диким свистом и гиканьем налетал запряженный цугом возок. Перед ним, размахивая длинным хлыстом, скакал всадник. Мокей уже видел морду лошади, слышал звук бьющих о бревна мостовой копыт и чавканье жижи под широкими полозьями кареты, но, охваченный столбняком, не мог сдвинуться с места. Конь храпел, брызгал пеной, малый в красном кафтане и высокой шапке глумливо ухмылялся, Серпухин закрыл глаза. Вся сцена, будто кадры замедленной киноленты, представилась ему со стороны. «Вот и конец, — пронеслась отчетливая мысль, — сейчас я умру, а может быть, проснусь, и тогда все выяснится…» Но ни того ни другого не случилось, в следующий момент кто-то с силой дернул его за руку и, перехватив ставшее неживым тело, прижал к доскам забора. Хлыст, на манер пистолетного выстрела, щелкнул над самым ухом, Мокея с ног до головы обдало потоками грязи, кортеж промчался мимо. Глядя ему вслед, Серпухин видел, что за удалявшимся возком верхами, по три в рад, скакало человек двадцать в изукрашенных серебром кафтанах и при оружии. Только теперь он понял, какой опасности подвергался, но все еще был не в силах двинуть ни рукой ни ногой, да и неизвестный спаситель держал его мертвой хваткой.

События между тем продолжали развиваться. Проехав метров пятьдесят, карета встала, и из нее, согнувшись пополам, выбралась худая сутулая фигура человека в черной рясе и маленькой шапочке.

Конные сразу же взяли его в полукольцо, но Мокею было видно, как чернец пересек большими шагами улицу и, остановившись напротив жавшейся к запертым воротам женщине, что-то ей сказал. Даже с такого большого расстояния можно было заметить, что лицо ее под высоким кокошником залило красной краской, а сама она съежилась, словно в ожидании удара, хотя, судя по изукрашенной каменьями одежке, наверняка принадлежала к весьма зажиточной части населения. Впоследствии, когда Серпухин мысленно возвращался к этому эпизоду, его удивляло, что в тот момент ему вспомнился старый университетский профессор, советовавший студентам знакомиться с бытом русских по книгам Костомарова, чего никто из них, естественно, не делал. Тем временем женщина, казалось, колебалась, потом нерешительно приподняла полу ниспадавшей фалдами накидки. Один из спешившихся конных, подбежав, задрал отороченный мехом подол и накинул его вместе с юбками ей на голову. Высокий кокошник повалился в грязь, открылось дебелое тело. Какое-то время мужчина в черной рясе с видом знатока рассматривал заголенное место, после чего подступил поближе и, присев на корточки, потрогал его руками.

У наблюдавшего за действиями чернеца Мокея отвисла челюсть. Многое он в жизни повидал, сам накуролесил такого, что лучше и не вспоминать, но чтобы так! Видно, почувствовав желание Серпухина вмешаться в ситуацию, обхвативший его руками мужик гнусаво прошептал:

— Стой тихо, порубят в куски!

И действительно, конная стража уже озиралась по сторонам в поисках жертв, но тут чернец резко выпрямился и шагнул к карете. Взгляд его горящих, словно раскаленные угли, глаз окинул улицу, задержался на мгновение на Серпухине. Неизвестно, что именно монаха позабавило, только губы его жестокого рта сложились в улыбку, с которой он и скрылся в глубинах возка. Стража вскочила в седла, возница зычно гикнул, и кортеж тронулся, скрылся из виду в том месте, где на углу находился известный когда-то на всю Москву магазин «Свет». Женщина, подхватившись и напрочь позабыв о валявшемся в грязи кокошнике, уже бежала что было сил в противоположную сторону.

Державший Мокея мужик ослабил хватку. Теперь, окончательно освободившись, Серпухин мог рассмотреть своего спасителя. Малорослый, но юркий, с подвижным, постоянно гримасничающим лицом, он был одет в красного цвета кафтан и заломленную набок высокую шапку. Из-под нее торчали заострявшиеся кверху, поросшие серым волосом уши, зыркали на мир вороватые, косившие к носу глаза. Надетая поверх кафтана теплая безрукавка была какого-то неопределенного, заношенного цвета.

Точно с таким же интересом рассматривал спасенного и мужичок. Он даже потрогал ткань серпухинского плаща пальцами и в знак одобрения поцокал языком, но вдруг спохватился и поволок Мокея вслед за исчезнувшим за поворотом возком. Тот сопротивлялся, но шел.

— Быстрее, собачий сын, быстрее, — приговаривал мужичишка, все ускоряя шаг, — нам бы только добраться до крестца! Изловят ведь и меня с тобою замучают…

Так, полубегом, они достигли маленькой, называвшейся, как понял Серпухин, крестцом площади и юркнули в переулок напротив замеченной им раньше церкви. Оглядываясь на нее, мужик шепеляво приговаривал:

— Святой Никола, архиепископ Мирликийский, помоги мне, грешному, унести ноги…

Но и пройдя еще с квартал, непрошеный спаситель не успокоился, а потащил Серпухина в узкий проход между заборами двух соседних домов. Петляя, как заметающие следы зайцы, беглецы зигзагами уходили в глубину посада. Здесь дома стояли уже сплошь деревянные, в то время как высокие глухие заборы не изменились, так что порой казалось, будто они двигаются в лабиринте или по дну неглубоких каньонов. Скоро начали попадаться и выходившие окнами на улицу избы, в которых, как догадался Мокей, жили общавшиеся с населением мастеровые.

Наконец задыхавшийся от такого бега Серпухин остановился, полез в карман за сигаретами.

— Ладно, хватит, давай передохнем!

— Ась? Чего говоришь? Отдыхать? А на кол не хошь? — Мужичишка воровато зыркнул по сторонам, но тоже встал, перевел дыхание.

— Куда это ты меня завел? — огляделся Серпухин.

— Куда, куда — на кудыкину гору! — огрызнулся провожатый. — Экий ты любопытный, все хочешь знать. Место это со старинных времен Занеглименьем зовется, потому как за рекой лежит, за Неглинной. Здесь вокруг, — повел он рукой, — кислошники живут, ихний посад. Ткани на продажу делают.

Слышь, запах какой стоит, аж с души воротит? А там дальше, — мужичок мотнул головой в сторону Бульварного кольца, — калашники селятся. Калачи-то небось уважаешь, ежели с медом и с коровьим маслицем!

Мокей щелкнул зажигалкой, выпустил в холодный влажный воздух облако дыма.