Обладать - Антония Байетт Страница 23

(А мозг томят пронзительные вздохи

Голодного желудка) замечает,

Как недра пашни исторгают беса:

Глаза златые, на висках бугры,

И тот, раскрыв пасть бурую, сулит

Из благ мирских лишь золота горшок

Купить горшок фасоли (вот предел

Мечтаний пахаря!) – так и она

У своего подола слышит шорох

Мохнатых ножек древнего божка,

Что оставляет след на тёплом пепле,

Что прыщет со смеху и в колыбели,

Твердя: «Укачивай меня, голубь

И обретёшь заветный клад: божки

Отдаривают всякое даренье».

Что нам бояться этих бесенят?

Р. Г. Падуб, из поэмы «Заточённая волшебница»

Линкольнширское холмогорье – местность малопримечательная. Здесь, в одной из тесных извилистых долин вырос Теннисон. Именно здесь раскинулись нивы, которыми его фантазия окружила бессмертный Камелот:

Простёршись вдоль по берегам,

Тучнеют нивы тут и там,

Одевши дол, льнут к небесам.

(Начало поэмы А. Теннисона «Владычица Шалотта».)

Роланд сразу же убедился, что «льнут» – не надуманный, а смелый и точный образ. Дорога, по которой шёл их «фольксваген», пересекала долину и поднималась к перевалу. Долины, глубокие и узкие, выглядят тут по-разному: одни заросли лесом, в других зеленеют луга, третьи распаханы. По горизонту вычерчиваются неизменно голые хребты. В остальном же это обширное, вечно дремотное графство – местность равнинная: болота, пахотные угодья. При виде этих сомкнутых холмов кажется, что земля здесь собрана в складки, но на самом деле холмы – рассечённое на части плоскогорье. Деревни забились в самые глухие уголки долин. Зелёный автомобиль бойко катил по гребню – по дороге, от которой, как ветви от ствола, расходились другие дороги и тропы. Роланд, горожанин от рождения, видел вокруг прежде всего цвета: тёмные пашни с меловыми прожилками в бороздах, оловянное небо с облаками словно из мела. Мод же подмечала накатанные дороги, поломанные ворота, изувеченные челюстями техники живые изгороди.

– Вон там, слева внизу, – вдруг сказала она. – Вон Сил-Корт. В лощине.

Внизу, в изрытом провалами море листвы мелькнули зубцы стен, круглые башенки, после поворота – что-то вроде донжона. [32]

– Это, конечно, частные владения. Но мы можем спуститься в деревню. Там Кристабель и похоронили. На кладбище святой Этельдреды. Называется деревня Круасан. Деревня, можно сказать, заброшенная – почти заброшенная. Тут внизу полным-полно заброшенных деревень, от некоторых только и осталось что какая-нибудь ферма или церковь. В круасанской церкви службу, кажется, больше не служат. Кристабель думала, что название «Круасан» происходит от французских слов «сгоуаnсе», то есть «вера», и saint – «святая», но это, как часто бывало в девятнадцатом веке, просто этимологический домысел. Считается, что на самом деле «Круасан» – от французского croissant, «полумесяц»: тут долина вместе с рекой образует излучину. А святую Этельдреду Кристабель любила. Этельдреда, несмотря на два замужества, королева-девственница – стала абатиссой Или [33], основала великую обитель. Когда она умерла, тело её источало благоухание.

Но Роланду было не до святой Этельдреды. Мод в это утро снова казалась чужой, надменной.

Автомобиль извилистой дорогой спустился в долину и повернул к обнесённому стеной кладбищу, посредине которого высилась церковь – массивное здание, увенчанное квадратной башней. У ворот стояла легковушка с кузовом. Мод поставила свою машину рядом, и они с Роландом прошли на маленькое кладбище. Земля тут была влажная. Тропинка терялась в жухлой сырой траве и почерневших листьях бука, росшего у ворот. По сторонам тяжеловесной каменной паперти, в густой тени, стояли два больших тисовых дерева. Мод, такая внушительная в этом тёплом плаще мужского покроя и высоких сапогах – голова её, как и вчера, была повязана – подошла, широко ступая, к кованым воротам на паперти, закрытым на задвижку с висячим замком. Из жёлоба на карнизе сбегала вода с какой-то ярко-зелёной примесью, оставляя на камнях паперти волнистую дорожку.

– Все Бейли похоронены в церкви, – сказала Мод. – А Кристабель, по её желанию, в стороне. Где дождь и ветер. Вон её могила.

Пробираясь через бугры и кочки, они двинулись к могиле. Шли по кроличьим тропкам, проложенным между мертвыми. Могилу Кристабель окружала увитая плющом каменная ограда пониже человеческого роста. Надгробный камень слегка покосился. Он был вытесан не из мрамора, а из местного известняка и заметно выщербился от солнца и дождей. Надпись – правда, немалое время тому назад – подновляли.

Здесь покоятся бренные останки

Кристабель Маделин Ла Мотт,

старшей дочери Исидора Ла Мотт,

историка,

и его нежно любимой супруги

Арабеллы Ла Мотт,

единственной сестры Софии, леди Бейли,

супруги сэра Джорджа Бейли из Сил-Корт,

что в Круасане.

Родилась 3 января 1825 года.

Погребена 8 мая 1890 года.

От земных невзгод

Пусть найду приют

Близ холма, где веет ветер,

Облака плывут,

Где несытыми устами

Травы жадно пьют

Тучную росу, дождь, ушедший в землю,

И снега, что, воле свыше внемля,

Образ влаги снова обретут.

Каменный бордюр вокруг могильного холмика растрескался, из щелей торчали ползучие побеги пырея и колючей куманики. Траву на могиле подстригали – правда, времени с тех пор прошло опять-таки немало. На могиле лежали останки большого, можно сказать, пышного букета; его проволочный, как у свадебных букетов, остов ржавел среди лохматых хризантем, гвоздик и иссохших до прожилок листьев давно увядших роз. Этот ворох перехватывала лента из зелёного атласа, вся в земле и потёках, а к ней была привязана карточка с едва различимым отпечатанным текстом:

Кристабель —

от женщин Таллахасси,