Тень ветра - Карлос Руис Сафон Страница 23

— А я уж было подумал, что той ночью, ну, когда вамдосталось…

— Если бы дело было только в этом…

Фермин как будто понял, что я хотел сказать, и сочувственноулыбнулся:

— Что ж, не беда, ведь самое интересное в женщинах —открывать их. Каждый раз — будто впервые, словно прежде ничего не было. Тыничего не поймешь в жизни, пока впервые не разденешь женщину. Пуговица запуговицей, словно в зимнюю стужу очищаешь обжигающий маниок. Э-эх…

Через несколько минут на экране появилась Вероника Лейк, иФермин весь вытянулся, глядя на диву. Дождавшись эпизода, в котором она не былазанята, Фермин заявил, что отправляется в буфет, дабы восстановить запасышоколада. После месяцев голодной жизни мой друг утратил чувство меры, но из-засвоих бесконечных переживаний сохранил болезненный, истощенный вид человека,пережившего войну. Я остался один, не особенно следя за сюжетом. Сказать, что ядумал о Кларе, было бы неверно. У меня перед глазами было лишь ее тело, потное,трепещущее от наслаждения под грубыми ласками учителя музыки. Я отвел взгляд отэкрана и лишь тогда заметил, что в зал вошел еще один зритель. Он сталпродвигаться к центру и устроился передо мной, на шесть рядов впереди. Вкинотеатрах полно одиноких людей, — подумалось мне. Таких, как я.

Я попытался восстановить нить событий, разворачивавшихся наэкране. Герой-любовник, детектив, циничный, но с добрым сердцем, объяснялкакому-то второстепенному персонажу, почему такие женщины, как Вероника Лейк,погибель для честного мужчины, но все-таки ему ничего другого не остается, какбезответно любить, страдая от их коварства и предательства. Фермин Ромеро деТоррес, который со временем сделался настоящим знатоком кино, называл подобныекартины «историей о богомолах». Он считал их женоненавистническими фантазиями,предназначенными для конторских служащих, страдающих запорами, а также дляскучающих престарелых святош, мечтающих пуститься во все тяжкие. Я улыбнулся,представив себе, какими комментариями разразился бы, глядя на экран, мой друг,не позволь он сейчас себе обольститься прилавком со сластями. Но в то жемгновение улыбка стерлась с моих губ. Зритель, только что севший впереди,внезапно обернулся и пристально на меня посмотрел. Дымный луч кинопроекторапронзал сумерки зала — поток мерцающего света, сотканного из причудливых линийи пляшущих пятен. Я сразу узнал в незнакомце человека без лица. То был Кубер.Его глаза, лишенные век, отливали сталью, улыбка без губ пугающе кривилась втемноте. Мое сердце словно сжали ледяные пальцы. На экране разом заиграломножество скрипок, раздались крики, выстрелы; картинка погасла. На мгновениезал погрузился в густой мрак, и я слышал только пульсацию крови в висках. Когдана экране вновь появилось изображение и тьма в зале рассеялась впурпурно-голубом тумане, человек без лица исчез. Обернувшись, я увидел егосилуэт: двигаясь по проходу, он столкнулся с Фермином Ромеро де Торресом,возвращавшимся со своего гастрономического сафари. Фермин сел в кресло рядом сомной, протянул мне шоколадку и осторожно посмотрел на меня:

— Даниель, у вас лицо белее бедра монашки. С вами все впорядке?

Над рядами кресел пронеслось едва уловимое дуновение.

— Странно пахнет, — заметил Фермин Ромеро деТоррес. — Будто кто-то пернул, то ли нотариус, то ли стряпчий.

— Нет, это запах горелой бумаги.

— Возьмите лимонный леденец. Он от всего помогает.

— Не хочется.

— И все же оставьте его себе. Никогда не знаешь, изкакой неприятности может вытащить лимонная карамель.

Я запихнул леденец в карман и до конца фильма оставалсябезучастен как к Веронике Лейк, так и к жертвам ее роковых чар. Фермин Ромероде Торрес целиком погрузился в созерцание, поглощая свои шоколадки. Когда вконце сеанса зажегся свет, мне показалось, будто я пробудился от дурного сна, ихотелось верить, что тот призрак из кинозала был лишь игрой воображения,болезнью памяти, хотя тот краткий взгляд успел многое мне сообщить. Он не забылобо мне и о нашей встрече.