Образцовая смерть - Габриэль Витткоп Страница 23

Я не смогу подробно пересказать вам биографию Т. — как, впрочем, и никто другой. В ней слишком много лакун, пробелов, белых пятен, а также событий, сознательно стертых, смытых, словно с грифельной доски, им самим или другими. Попытаюсь набросать то немногое, что известно. Помните слова Сомерсета Моэма?.. «Мне Кажется, некоторые люди рождаются не на своем подлинном месте и, несмотря на то, что принуждены случайностью к определенному окружению, вечно тоскуют по убежищу, которого, впрочем, не знают… Возможно, именно это чувство потерянности гонит их так далеко, на поиски чего-то постоянного, к чему они могли бы привязаться. Порой случается, что один из них все же находит место, с которым ощущает таинственную связь». Хотя Моэм написал это задолго до того, как, проезжая через Бангкок, был приглашен в сказочную столовую с фарфором династии Мин, тем не менее, его слова прекрасно объясняют участь Т. Разумеется, Т. появился на свет в штате Делавэр по рассеянности судьбы, по чистой нелепости. И даже вся его жизнь могла бы показаться нелепой вплоть до ее окончания, уложившегося в несколько последних лет. Затем он исчез — как в азиатской легенде… Падающая звезда пересекает шелковое небо и гаснет. Это кажется вам невероятным?.. Неужели вы не чувствуете, что эта стремительная карьера на самом деле была целиком логична, что она является итогом и компенсацией той мнимой несообразности, о которой я говорил?..

Он происходил из хорошей семьи. Вполне возможно, что рассказы его дедушки, назначенного официальным представителем президента Кливленда на свадьбе будущего Георга V, где он познакомился со старшим сыном короля Сиама Чулалонгкорна, пробудили в Т. пылкий интерес к Азии. Впрочем, он никогда не говорил мне о своей юности, и я знаю о ней лишь в общих чертах, опираясь на другие источники. После Принстона он изучал архитектуру в Пенсильванском университете, а затем в Нью-Йорке, но провалил все экзамены. Его порой называли неудачником… В любом случае, он очень быстро понял, что рожден стилистом, «дизайнером», призванным создавать ткани, сценические костюмы и обстановку… Сам я был близок с человеком, который встречался с ним ежедневно в его нью-йоркские годы — безумные годы, несмотря на Депрессию, и в ту пору ни один бал, фестиваль или раут не обходился без Т., успешного человека с блестящим вкусом. Разумеется, ему приписывали матримониальные намерения, которых у него не было и в помине. Тогда он как раз заинтересовался балетом, возможно, не столько хореографией, сколько сценическим воздействием декораций и костюмов. Во время своих поездок в Европу Т. часто бывал на «Русских балетах» Дягилева. Они-то и стали катализатором. Мы же с вами не дети и понимаем, откуда берется любой творческий импульс… Ну да, вы уже догадались. Как давно это было…

Увлечение сценическими костюмами сохранилось вплоть до тридцатых годов, когда Т. стал художественным директором Балета Монте-Карло и создавал восхитительные модели в традициях Бакста, которого боготворил. А затем вдруг наступил перелом, резкий поворот. Вы же знаете, подобные перемены происходят вследствие эмоционального потрясения, разочарования, разрыва, какой-то интимной драмы. Это случилось еще в конце тридцатых: Т., которому было около тридцати пяти, внезапно решил изменить свой образ жизни, сбросить старую кожу и забыть обо всем. Будто никогда… Он изменил свои политические убеждения и стал из республиканца демократом. Он вдруг начал порицать тех, кто растрачивает жизнь попусту — так же давно и беззаботно, как он. Он записался в Полк Делавэрской национальной гвардии, женился на знаменитой модели. Зачем?.. Вы спрашиваете зачем?.. Хоть он и отрекался от своих нью-йоркских лет, они были для него счастливым временем… Но прошу вас принять во внимание человеческую натуру и подумать о том, что сказал Сомерсет Моэм о подобном случае.

* * *

— Право же, нет, какое бы удовольствие ни доставляла эстетическая сторона, оно того не стоило. Понимаете, его характер… Он был подозрительной личностью — именно подозрительной… Знаете, как умерла его бывшая супруга?.. Странная история… За год до своего исчезновения Т. встречался с ней несколько раз, проезжая через Сан-Франциско, где она жила после второго развода. К тому времени он уже прославился, и она пообещала навестить его в Таиланде. Однако перед тем как она отправилась в путешествие, при необъяснимых обстоятельствах произошло кровоизлияние в мозг, и она впала в кому, в которой пролежала еще два года до самой смерти. И я думаю, вам известно, что сестра Т., миссис У., чрезвычайно важная особа, была убита?.. Ходили слухи, будто она пересказала служанке некий разговор о возможном возвращении Т., которое сама считала маловероятным. Это доказывает, что не следует болтать лишнего…

* * *

Балет. Солнце — мандарин, а луна — зеленое яблоко над рогатыми страусихами. И до самого райка пахнет пудрой Коломбины, если только это не пыльца, придающая бархатистость бабочке в перчатках большого Карнавала. Грубо перемешанные цвета борются, и ни один не побеждает. Обыкновенное чудо: перспектива упразднена, и вскоре за ней последует сила тяжести под каскадный смех жемчужин «Шанель». Синий поезд — не что иное, как синий поезд, лазурная стрела вычеркивает воображаемый пляж, включая одно из самых невероятных казино. Ослиная шкура восстанавливает все то, что разрушает Арлекин, сию же секунду, и достаточно прыжка в воздух, словно это пробка от шампанского, чтобы отворились двери заколдованного дворца, галереи и башни непозволительного балета. Достаточно, чтобы молодой человек в изумрудных и бархатисто-черных блестках молниеносно перелетел какой-нибудь сад Армиды, и двойная дуга его бровей, соединенных, точно крылья, выразит лихорадку и жажду. После этого все возможно и все разрешено. Все разрешено для старинного пуританского делавэрского детства, хотя Монте-Карло ничуть не менее фриволен с его крутыми подъемами и спусками, принуждающими к галопу, и ядовитыми чарами Экзотического сада, где кожа подметок скользит по китайским лестницам. Тем не менее, Казино возвышается до мифа. Словно влагалище некой исполинской первозданной шлюхи или тайная роза Ганимеда в полном расцвете, оно приоткрывается под натиском в тот самый миг, когда совершается акт — в триумфальной эрекции порфирных колонн, столь плотных, что они вот-вот лопнут; в позолоте, отраженной в глубине зеркал, где взрывается бескрайняя галактика люстр; и в одновременной эякуляции бесчисленных пальм, вечно брызжущих к обнаженным фигурам на потолках — насколько хватает глаз. Избыточные сфинктеры закругленных скамеек блестят жиром и сморщиваются вокруг жардиньерок с черноземом, богатым семенами; титанические роды совершаются на устах обивок, намек кроется в синусе каждой кривой, в завитке телесного искусственного мрамора, раздувшегося от зародышей, и даже в вяло ниспадающих листьях аканта. Пустынны туалеты — подземный лабиринт, уборные и святилища испражнений, тайная Святая Святых, да еще зеркала и дворец, где эхо вторит шагам, точно песенный рефрен. Этот Аид украшен рамками, портиками, медными безделушками, дощечками и перилами, акажу и хрустальными защелками, каждая грань которых — лишь один элемент головоломки: найдите портрет, раскройте изображение. Разумеется, все сверкает, но стоит провести пальцем по стенам, и он останется сальным, словно от плохо вымытой посуды, оденется, как перчаткой, пленкой времен Эдуарда VII, жирным слоем конденсированных испарений, дыханий и тайно осевшего пара — полет бабочки, сгнивающей прямо на свадьбе.