День денег - Алексей Слаповский Страница 23

Всем хотелось необыкновенного.

Но и чувство долга витало над ними.

И – ответственность Большой Идеи, без которой им казалось немыслимым и недостойным провести сегодняшний день.

– Итак, – сказал Писатель. – У нас теперь свободных семь тысяч.

Змей и Парфен склонили головы, соглашаясь.

– Мы пошли по неверному пути, пытаясь облагодетельствовать этим дьявольским подареньем хороших и впавших в беду людей. Надо поступить иначе. Мы дадим эти деньги – злодею. Подлецу. На которого нет ни людского суда, ни юридического. И пусть они погубят его. Желательно при этом, чтобы злодей был еще каждому из нас и личным врагом: таким образом мы удовлетворим чувство мести, присущее каждому человеку, – сказал Писатель, который, будучи серьезным мыслителем, не боялся низких истин о человеке, а даже гордился знанием этих истин.

И в душе Писателя, а затем и Парфена шевельнулось нечто мефистофельское, в душе же Змея ничего не было, кроме удовольствия, но уж кто был похож на Мефистофеля, так именно он со своим довольно зловещим, если приглядеться, профилем.

– Вы чего? – спросил Змей, видя, что на него смотрят.

– Злодей есть у тебя на примете? Враг?

– Врагов нет.

– Ну, не тебе враг, а близкому твоему.

– Тоже нет.

– Так не бывает.

– Бывает. Ну, кто-то должен мне сколько-то. Так и я должен. По сусалу били. Так и я бил. Менты обижали. Но у них служба такая.

– Где обижали? – оживился Писатель. Ему, увы, тоже приходилось претерпевать в пьяном виде, он даже в вытрезвитель несколько раз попадал.

– Ну и что? – сказал Парфен. – Ты предложишь им деньги? А они нас засадят и не выпустят до тех пор, пока все остальные деньги не вытрясут.

Змей подумал и сказал вдруг с удивлением:

– А ведь враг-то у меня есть.

– Кто? – обрадовались Писатель и Парфен.

– Брат, – вздохнул Змей. – Родной брат мой.

– Это старший? – спросил Писатель. – Я его плохо помню. Как его зовут?

– Глеб.

– Ты же говорил, что он военным летчиком стал и погиб!

– Живой он. Скучная история. Ты думаешь, почему я с матерью в двух комнатках оказался?

– А сколько было? Я, вроде, в школе когда учились, домой к тебе почему-то не заходил. Или не помню. Сколько времени прошло!

Было, рассказал Змей, аж пять комнат: удивительная квартира по тем временам. Но и отец был человек удивительный: мастер-изобретатель, которого так ценили на его заводе, что и целый дом ему отстроить могли, но он предпочитал родовое гнездо, где жили еще его родители, квартира, странным образом не превратившаяся в коммуналку.

Но вот отец умер, Глеб женился, жена его оказалась сквалыжница, потребовала размена квартиры, ссылаясь на будущих детей (справку о беременности предоставила), и в считанные недели обтяпала дельце, и глядь: за стенами вокруг новые люди живут, а у Глеба с женой благоустроенная двухкомнатная квартира в благоустроенном доме.

Мать обиделась глубоко и серьезно. Змей было поскандалил на первых порах, а потом забыл о брате – намертво. Они с матерью даже не упоминают о нем. Слава богу, хоть соседи приличные люди оказались, Лидия Ивановна с сыном за двадцать лет, прошедших с тех пор, вполне сжились, сроднились с ними…

– И он за все эти годы ничем матери не помог? – возмутился Парфен.

– Он даже не появлялся. Ни разу.

– Подлец! Едем к нему!

– Он, может, и не там живет…

– А может – там!

Они поехали, по пути говоря (Парфен с Писателем) о том, что одна из главных национальных проблем современности – истончение, искривление, извращение, прерывание и омертвение родственных связей.

Дать денег в наказание брату-предателю решили две тысячи (оставив по две врагам Парфена и Писателя), а тысячу пока оставить про запас.

По пути они купили портфель-дипломат в магазине «Военные аксессуары»: специальный, металлический, с кодовыми замками и ключами. Подумав, приобрели здесь же наручники. Уложили туда несгораемый сверток, примкнули портфель к руке Змея (так как-то само решилось), ключи от портфеля взял Писатель, а от наручников – Парфен.

– Теперь только вместе с рукой отымут! – похвастался Змей, любуясь блеском наручников и матовостью кейса, выкрашенного в тайный приключенческий темно-серый цвет.

– Ох, не говори ты так! – воскликнул мнительный Писатель.

Змей ухмыльнулся.

Завезло их довольно далеко: в район новостроек по имени Молодежный. Впрочем, давно они стали уже старостройками. Впрочем, они и когда новостройками были, выглядели старообразно, словно облупленные при самом возведении фасады и корявые балконы входили в замысел архитектора.

Дверь долго не открывали.

– Может, он на работе? – с надеждой спросил Змей.

Но нет, вот послышались шаркающие шаги.

Дверь открыл старик с всклокоченными волосами, с седой щетиной на щеках, в стариковских пижамных штанах.

– Скажите, а Глеб… – начал Змей и осекся. – Глеб, ты?

– Я, – ответил старик, и тут друзья увидели, что он совсем не старик, а напротив, совсем молодой… Ну, то есть не совсем, но не более пятидесяти, это было видно по его спине, которой он повернулся, шаркая от них в квартиру, и по другим приметам.

Может, просто болеет человек?

– Обувь сымите! – сказал из комнаты брат Глеб.

– Слушайте, не надо! – прошептал Змей. – Давайте не будем! Он, похоже, и так Богом наказан!

– У Бога свое наказание, у нас свое! – горделиво сказал Писатель, чувствуя (по необходимости профессии) ледяной холод справедливой жестокости.

– Суть не в том, – возразил Парфен. – Мы теперь не накажем, а поможем ему. Деньги те же, а смысл иной.

Они вошли.

В квартирке, надо заметить, было чистенько, уютненько, мебелишка полированная, то, се… Телевизор в углу большой. Чувствовался скромный достаток.

– Давненько не виделись, – вяло сказал брат Глеб.

– Да, – сказал Змей.

– Нинка скоро придет. Жена.

– Намек поняли, – среагировал Парфен.

– Да нет, сидите. Только выпивать нельзя. Она зверь в этом смысле.

– А ты вроде выпиваешь? – по-братски откровенно спросил Змей.

– Мне одному можно. Мелкими порциями. А сейчас еще и бронхит, лечусь. На больничном я.

– Работаешь, значит? Где?

– На работе, – сказал брат Глеб.