Невинная настя или 100 первых мужчин - Эдуард Тополь Страница 23

- Ребята, поймите: я не готова к такому выбору. Но они настаивают, а все эти посиделки происходят, конечно, на глазах у Марата и Миши, которые, как вы помните, живут в моем доме. Они все это видят и говорят:

- Что, Лолита, развлекаешься? Новые игрушки себе нашла? А на моей лестничной клетке находятся четыре квартиры, и знаете, я за это время о своих соседях столько интересного узнала, что даже сама была не рада. То есть, сидя там с Арсеном и Высухой, я слышала все разговоры, которые происходят за дверьми соседних квартир. Ровно напротив меня жила одна семья, там девочке четырнадцать лет было. Но хотя она моя ровесница, она практически никогда не гуляла, ничего такого не делала и даже со мной не общалась. А мне интересно почему она с нами не тусуется? Вроде симпатичная, мне было бы веселее, мы бы с ней сейшены устраивали. Но Валя никогда не выходила гулять. А отец у них пьяница, недалекий человек, огромный, как шкаф, и с такой рожей, как у свиньи. И мама, прямо скажем, тоже ему под стать. А дочка, эта Валя, по сравнению со своей мамой выглядит как Дюймовочка. И вот однажды мы сидим на ступеньках лестницы - я, Арсен и Высуха. Базарим, как всегда, и вдруг слышим какието звуки за дверью Валиной квартиры. Сначала типа плач, а потом голос, очень похожий на мой. Девочка - ей четырнадцать лет - плачет и говорит:

- Пожалуйста! Прошу, не делай этого! Пожалуйста! Мне больно, не надо!… Знаете, в первую секунду я подумала, что это меня уже глючит, что у меня в памяти чтото всплывает или белая горячка началась. А Арсен с Высухой сначала ничего не слышали, они на гитаре играли. Я сказала:

- Прекратите! Тихо! Они прекратили и тоже услышали - там слышимость идеальная. Как будто стены сделаны не из кирпича и бетона, а не знаю - из картона какогото. Потом мы услышали за этой дверью тяжелые шаги, я резко поднялась и - на следующий этаж. Пацаны за мной. Слышим: подошел лифт, открылась дверь, и Валин отец уехал. Я поднесла палец к губам, показала ребятам, чтоб они сидели тихо, и спустилась вниз, приложила ухо к Валиной двери. А она, оказывается, сидела у своей двери с той стороны и плакала. У них была большая собака, и, наверное, она разговаривала с ней. Она обращалась к ней, как к другу, плакала и говорила:

- Я ненавижу себя, ненавижу… Я хочу умереть, мне надоела эта жизнь! Господи, ну за что, за что? Почему мне так все досталось? Ну, пожалуйста, ну, я прошу тебя, Господи, забери эту жизнь! Мне не надо! Я не хочу жить! Я не хочу жить так… Знаете,- я хотела открыть эту дверь, сесть с этой девочкой и поговорить. Но рядом были пацаны, я не стала делать этого при них. А потом, конечно, я с ней законтачила, и, короче, выяснилось, что эту девочку с одиннадцати лет насилует ее собственный отец. Сначала, до одиннадцати лет, он ее бил. Еще когда мы ходили в садик и она была в младшей группе, а я чуть постарше, она постоянно, каждый день приходила в синяках. Воспитательницы ее маму спрашивают: «В чем дело?» Та говорит: «Упала с кроватки ночью». И всякие такие отмазки. То есть до одиннадцати лет отец ее избивал. А после одиннадцати лет начал насиловать. Первый раз он ее изнасиловал, когда они были на даче вдвоем. Он изнасиловал ее в огороде. И взял с нее клятву, что она будет молчать, иначе он убьет и ее, и мать. Она, конечно, пообещала. С того дня почти каждый день в течение трех лет он перед выходом на работу ее бил и насиловал. Это было так ужасно - когда она мне это описывала… Потом, после разговоров со мной, Валя всетаки набралась смелости, рассказала об этом бабушке. Та стала рыдать и причитать, сказала Валиной маме. Но ее мама ничего не сделала, даже не попыталась развестись или подать в суд. То ли она ревновала Валю, то ли просто не любила ее. А когда уже в пятнадцать лет Валя познакомилась с парнем и стала с ним заниматься любовью, ей это было больно, отвратительно, она это ненавидела. Он называл ее самой лучшей, целовал, обнимал, а она ничего не чувствовала, кроме боли, и считала себя просто сучкой. Хотя в чем она виновата? Сейчас она живет у тети. Отец продолжает преследовать ее. Квартиру здесь они пропили, и теперь напротив нас живут другие люди. Не знаю, сможет ли она найти выход из этой ситуации. Но тогда, в тот день, когда эта Валя сидела под дверью и плакала, то, вы не представляете, даже у этих пацанов, Арсена и Высухи, сжалось сердце, А у меня было такое чувство, как будто там, за дверью, сидит моя вторая половинка… А еще был один случай - веселый. Мальчик - ему около девятнадцати лет - живет с мамой и бабушкой на той же площадке, в другой квартире. Такой парень среднего образования, не пойми что, и ничего особенного из себя не представляет. И вот както вечером он собирается на очередную гулянку, а его мама, провожая его, вышла за ним в прихожую. И, стоя, значит, перед наружной дверью, говорит:

- Сыночек, ты там поаккуратней, с девушками особо не общайся. И ничего такого не делай, о чем потом пожалеешь. Вы представляете? У пацана уже возраст какой, а мама ему диктует и по ходу дела сует ему, видимо, чтото в карман. Тут он психанул и во весь голос:

- Мам, ты чё? Я себе сам могу купить гондоны! А я сижу на лестничной клетке и отчетливо это слышу. Мне стало так смешно - я не могла сдержаться! А Арсен с Высухой просто ухохатывались. Я же говорю: это был не подъезд, а аншлаг.

Часть четвертая. Четвертая кассета, или Как Настя Петра потеряла.