Дядьки - Валерий Айрапетян Страница 22

Трамвай доезжает до метро: осознаю это в связи с массовым выходом пассажиров. Встрепенувшись, выскакиваю последним, бегу ко входу в метро, тараню упертую дверь, миновав турникет, бегу вниз. Тетечка из будки орет в микрофон, чтобы я немедленно остановился, что бежать по эскалатору запрещено, что есть правила. Я хотел было ответить ей, что не спал ночь, что моего брата арестовали за разжигание костра в парке, что у меня тараканы в голове, что прочь с дороги. Но ничего не сказал. Поравнявшись с тетей, натыкаюсь на человека, который в результате неведомых обстоятельств попал в стеклянную конуру, упрятанную на сто метров под землей. Мне становится жаль эту женщину, чьи некогда пылкие и молодые мечты сейчас слабо тлели на жертвенном алтаре реальности. Мы встречаемся взглядами и спустя секунду расстаемся.

Выхожу на Восстания. Иду мимо гостиницы «Октябрьская». Знакомое местечко. Здесь я размещал туристов из Ноябрьска. Отсюда уезжал с женой в Финляндию. Когда-то давно здесь, прижавшись к стене, целовался со спортивной девушкой из пивного бара, а она лезла ко мне в штаны и дрожала. А теперь вот прохожу мимо серого фасада, чтобы забрать из ментовки брата. Внутри что-то свербит: гнусное тягучее чувство, которое возникает после того, когда на вопрос «Чем помочь близкому?» не находишь ответа и чувствуешь себя слабым, униженным, виноватым.

В отделении милиции как в отделении милиции. В дежурке за широким пластиковым окном, низко опустив голову, сидит лейтенант.

— Здравствуйте, — обозначаю себя.

— Здрасьте, — поднимает голову дежурный, и я угадываю армянские черты на правильном утомленном лице.

— Борис? — спрашиваю.

— Да. Айрапетян?

— Он самый. За братом.

— Сейчас сержант оформит бумаги, посиди там пока, позовем.

Я вышел и сел на дээспэшную лавочку напротив деревянных кресел, складных, как в советских кинотеатрах. Сложенные стульчаки были так грязны и поношены, что первые десять минут я перебирал в голове варианты, как можно так испоганить мебель. Казалось, их опустили в жижу, потом долго оплевывали, били ногами, царапали ножиком, терли об асфальт, отламывали щепки. Кресла являли собой образец человеческой способности уродовать. С унылых стен, с размытых черно-белых фотографий глядели на меня разыскиваемые преступники, фамилия одного из них была Ио. Как у спутника Юпитера, подумал я.

Прошел час. Мимо проходили люди в форме, не обращая на меня ни малейшего внимания, точно шли вдоль долгой и унылой стены.

Спустя полтора часа, неловко всунув голову в арочное окошко, спросил у дежурного земляка, сколько это еще может продлиться.

— А это мы сейчас у капитана спросим, — ответил дежурный, оборачиваясь и шуточно обращаясь к коллеге. — Ну что, товарищ капитан, когда там бумаги готовы будут?

— Ну, к вечеру, может, и доберемся до… Как там его?..

— Айрапетяна, это брат мой, — вставил я.

— Да, Айрапетяна, — невозмутимо продолжил капитан, даже не посмотрев на меня, будто говорил с рацией. — Ну, можно и быстрее, конечно… Но я не вижу с вашей стороны никаких движений в мою сторону…

Земляк обернулся ко мне, виновато пожал плечами и развел руками. Похоже, ему было немного неловко, по крайней мере, он опустил голову и старался не смотреть на меня. Такие дела, как землячество, непросто перебить игрой в милиционера. Ментовское и кавказское боролись в нем. По тому, как земляк вскинул голову и улыбнулся мне, все стало понятно. Эта улыбка говорила: «Да, и что теперь?!» Так смотрит на мужа изменившая жена, когда факт измены настолько очевиден, что не требует доказательств.

— Я готов сделать шаг в вашу сторону, — сказал я, нисколько не смущаясь.

В конце концов ты принимаешь правила игры.

— Это другое дело, — ровно, без оттенков в речи сказал капитан. — Через дорогу продуктовый магазин. Купи куру гриль, пару салатиков, только без чеснока, «Парламент Лайтс» и попить чего-нибудь.

— И майонез еще, — добавил Овсепян, доставая из пачки сигарету.

— Хорошо, сейчас буду.

Куры в магазине не было, я взял колбасы, салаты и газировку. Купил сигареты и майонез. Немного подумав, докупил кругляк белого хлеба. Не успел протиснуть через окно пакет, как капитан истошно заорал:

— Айрапетян!!! Ай-ра-пе-тян, бля!!! Как звать брата?

— Арсен.

— Арсен! Айрапетян, оглох на хер шоль?! Пройди сюда, — капитан отворил дверь и кивком пригласил меня вовнутрь.

Я вошел.

Справа от коридора обозначились решетки камеры. Вдоль стен на лавочках лежали задержанные, походившие на жертв землетрясения, извлеченных из-под завалов.

— Аааа-ррр-сен!!! — гаркнул кэп, выпучив омаром глаза в сторону камеры.

В левом углу еле зашевелилось тело и подняло голову.

— Айрапетян, ты че, спать сюда пришел, нах? А ну подъем, блядь!!!

— Вставай, брат. Пойдем домой.

Я вгляделся. Арсен, проведя на улице пять дней, ничем не отличался от людей, бездомничавших пять лет. На испачканном отекшем лице асимметрично выступали пухлые нездоровые черты. Пропитанные смолью волосы топорщились, как дикий кустарник. На голое тело была накинута грязная куртка, некогда голубые джинсы только местами выдавали свой истинный цвет. Лишенные шнурков кроссовки высунули языки, словно дохлые лошади.

«Мне очень плохо, брат», — говорил его вид.

— Еще раз найдем на улице, подбросим наркоты и пойдешь в тюрягу. Понял? — уже не смущаясь, пригрозил доселе мягкий Овсепян, выросший перед выходом. — Не хера нацию позорить!

Арсен вяло кивнул, не отрывая от пола глаз. Я тоже потупился. Господи, да он еще и патриот, подумал я о лейтенанте. Мне стало вдруг стыдно за него.

Арсену выдали шнурки, и мы вышли на улицу. Солнце, преодолев крыши домов, приветливо лыбилось. Утро мегаполиса полнилось пробудившейся жизнью. Машины стояли в пробках и не переставая сигналили. Что бы ни произошло — все продолжается. Это альфа и омега. Думаю, даже ядерная война не в силах что-либо изменить. Кто-то куда-то все равно будет спешить, и с этим ничего нельзя поделать.

— Ты в порядке, брат? — спросил я.

— Я в порядке, — ответил Арсен.

Два квартала мы шли молча. Мне хотелось его избить и обнять одновременно. Я был рад и расстроен. Беспричинные слезы полнили веки и пощипывали склеры. Я не знал, о чем с ним говорить. Все эти годы мы были порознь, глупо было бы что-то менять и ломать комедию. Но все же я очень любил его и жалел.

— Я хотел собрать бутылки, сдать их и принести матери хоть немного денег, — сказал он вдруг, не глядя на меня.

— Все в порядке, брат. Пойдем, дома ждут.

Встречные люди изумленно таращились на нас и оборачивались вслед. Поразительное сходство бомжа и опрятного человека пробуждало в прохожих интерес, вероятно, они строили догадки в попытках понять причины этого разительного социального несоответствия физической схожести. Мне же было все равно. Я шел рядом со своим родным братом, дома нас ждала измотанная мать, но меня продолжала жечь какая-то обида, будто я знал, что вся эта история не более чем пролог к трехактной трагедии.