Кошки - Дорис Лессинг Страница 22

Пришло время возвращаться в Лондон. Серой кошке было разрешено разместиться на заднем сиденье автомобиля, и она опять монотонно жаловалась все шесть часов поездки, ненадолго притихнув, только когда задремала. Потом раздалось особенно громкое мяуканье — это она проснулась и поняла, что ее страдания еще не кончились.

И что примечательно: в пути ей недостаточно было ощущать шум, движение, неудобства; ей хотелось видеть устрашающие объекты — другие транспортные средства, которые маячили за окнами машины и уносились прочь. Могу поклясться чем угодно, теперь в мяуканье серой кошки звучало какое-то удовлетворение. Как все неврастеники, она получала удовольствие от созерцания этих объектов.

Черная кошка тихо сидела в корзинке со своими двумя котятами. Кормила их, мурлыкала, когда я просовывала палец через прутья и гладила ее по носу; и не жаловалась, пока голос серой кошки не начинал звучать особенно громко, тогда черная несколько минут мяукала в унисон с ней. Казалось, она решила: раз уж эта мяукает, наверное, так надо. Но надолго ее терпения не хватало.

Когда мы приехали, я тотчас же выпустила обеих, и они сразу почувствовали себя дома. Черная кошка потащила обоих котят в ванную: там она будет растить их недели две, пока дети не станут готовы к обучению. Серая кошка тут же отправилась наверх и завладела кроватью.

Наступила осень. Двери в сад закрыты, потому что в доме включено отопление; коробки для нечистот внесены на веранду; кошек выпускаем на улицу, как только они попросятся. Но не часто: когда наступают холода, их вполне устраивает существование в стенах дома.

В Девоне у черной кошки началась сильная течка, как обычно, через десять дней после окота. Серая кошка в это время охотилась в саду. Черная кошка оставила котят в кресле перед камином и пошла искать самца. Но почему-то рядом никого не оказалось: вероятно, серая очень далеко их отогнала. Так что никто не прибежал на призыв черной кошки, как это бывало в Лондоне, где они мчались через сады и стены в ответ на ее зов. Ей пришлось зайти подальше, в поля. Черная кошка отнесла котят наверх, поскольку считала, что там они будут в безопасности, и пошла к воротам, где и уселась, призывно воя. Временами ненадолго возвращалась в дом, потому что для черной кошки материнские чувства преобладали над всеми прочими инстинктами; покормив их, выходила к воротам снова. Она почти не ела, все выла и докричалась до того, что стала костлявой и изможденной. Просыпаясь ночью, я слышала ее вопли, доносившиеся от ворот. Но бедняжка так и не нашла себе самца; снова растолстела и стала лоснящейся.

За те два месяца, что нас не было в Лондоне, кошачья популяция изменилась. Не осталось никого из прежних котов. Исчез серый полосатый; исчез пушистый черно-белый. Остался сравнительный новичок — белый кот в серых пятнах. И больше никого не было поблизости для спаривания; так что пятнистый белый кот и стал отцом, и нам было интересно посмотреть, какие фишки выкинут гены на этот раз.

Осень была холодной и мокрой. Когда я вышла в сад, серая и черная кошки вышли вместе со мной и суетливо бегали по опавшим мокрым листьям, гоняясь друг за другом и забегая назад в дом. Похоже, их отношения переходят в дружеские. Они до сих пор ни разу не вылизывали друг друга и не спали рядом. Но понемногу начинали играть вместе; хотя чаще та, которая начинала игру, получала отпор в виде шипения. Они всегда настороженно встречались, обнюхивали носы друг друга — кто ты, друг или враг? Похоже на обмен рукопожатиями между соперниками.

Черная кошка, забеременев, много спала. Серая снова стала хозяйкой, позволяла себе излюбленные трюки. Демонстрировала себя.

Черная кошка опять родила в самой верхней комнате, и мы позволили ей оставить всех шестерых котят. Мы все еще не пришли в себя после умерщвления последнего выводка и не могли снова решиться на такое.

Когда котят стало можно переносить, черная кошка решила, что ее детеныши почему-то непременно должны расти под моей кроватью. Потому что комната на самом верху, к ее досаде, часто пустовала, а ей требовалось общество и восхищение. Девушка-студентка все рождественские каникулы веселилась на вечеринках. У черной кошки был настойчивый характер. Она перенесла вниз всех котят, я в подоле отнесла их еще ниже — в ванную. Черная кошка снова приволокла их наверх. Я спустила котят вниз. Мать принесла их назад. Наконец победила грубая сила: я просто заперла дверь.

Хотя в этом возрасте котята особенно очаровательны, от них хочется поскорее избавиться. Котята все время путаются под ногами, котята на столах, на стульях, на подоконниках, котята рвут мебель в клочья. Куда ни посмотришь, всюду черные очарованней — потому что все они на этот раз получились черными. Шесть черных котят — вот тебе и бело-серый отец.

А среди них черная кошка, неутомимая, самоотверженная, верная долгу, следившая за детенышами ежеминутно. Она пила молоко в гигантских количествах, хоть ей и не хотелось, потому что все время рядом оказывался кто-то из котят и его надо было обучать искусству пить из блюдца. Она ела каждый раз, когда рядом с блюдцем оказывался котенок. Я сама наблюдала, как черная кошка, явно не желая проглотить больше ни кусочка еды, прекратила жевать, как только котенок вышел из комнаты, облизнулась и приготовилась отдохнуть. Но тут в помещение снова вошел котенок — уж не знаю, тот самый или какой-то другой. Черная кошка наклонилась над блюдцем и стала есть, издавая тихий вибрирующий звук, каким она обычно уговаривала своих котят. Котенок подошел, сел рядом с матерью и с любопытством следил, как она ест. Кошка все ела, медленно, заставляя себя. Котенок понюхал еду, решил, что теплое молоко лучше, и подполз к соскам матери. Черная кошка повелительно мяукнула. Котенок послушно подошел к блюдцу и чуть лизнул один-два раза; потом, выполнив приказ, рванул назад к черной кошке, а та плюхнулась набок, готовая его кормить.