Чернокнижники - Клаас Хейзинг Страница 22

Quis leget haec?

Persius Flaccus [26]

Чем больше оголялся магистр, тем сильнее укутывал себя Фальк Райнхольд. Будто пеленами, заслонял он новыми текстами свое «я». В конце концов обернулся ими весь. И уподобился мумии. Теперь тексты стали монограммой силы его самовнушения. Теперь он весьма живо представлял себе все. Вызвал какое-нибудь слово на свой мысленный монитор, и тут же высвечиваются сходные по значению слова. Тиниус и Райнхольд стали саморегулирующейся законченной системой. Однако ничто не могло заглушить это досадное, гадкое шипение, ибо емкости его личного жесткого диска не хватало. Может быть, CD-ROM? Read Only Memory? Нетрудно догадаться, если твое собственное железо ни к черту. (Почему вам вспомнился сейчас Виктор Гюго?) Фальк Райнхольд не мог позволить себе потерь на трение. Слишком многое здесь было поставлено на карту. Если мозга Райнхольда (Ленина?) уже не хватает, почему бы в таком случае не подумать о подсоединении внешнего накопителя. Большей емкости. Персонального компьютера. (О ком вы сейчас думаете?)

Выбор не составил проблемы. Он был тематически предопределен. Этот религиозный сюжет предполагал наличие надкусанного яблока. И он пошел и купил самоновейший «Apple», с неисчерпаемой емкости памятью, куда можно было запихнуть всю Вавилонскую библиотеку (Борхеса, почему Борхеса?.) Одного милого разговора с мамочкой хватило и на приобретение вполне сносного сканера.

Никогда в жизни Фальк Райнхольд не позволял себе снизойти до освоения пишмашинки. Стоило ему лишь представить себе, что его пальцы часами обречены пребывать в скрюченном состоянии, как его начинал бить озноб. Он всегда писал пером, стремясь отразить свой прекрасный характер в почерке. Монотонные же удары по клавиатуре ассоциировались у него с окончательным закатом характера. (Шпенглер. Верно.) Перескочил. Он просто перепрыгнул через целую эпоху, оказавшись перед черным зерцалом этой машины. (Арно С.) Разве это не противоречило укоренившемуся в нем чувству ненависти ко всему механическому? Отнюдь. Поскольку он уже не был Райнхольдом, ему нечего было опасаться утраты собственного характера. Напротив. Напротив. Лишь когда текст возник на экране монитора, Фальк получил возможность по-настоящему отразиться в нем, как в зеркале, и носиться по нему туда-сюда с помощью мышки. Придет день, когда он заплутает в этом тексте.

Некий продвинутый спец по информатике, вечно торчавший в компьютерной лавчонке на углу, согласился инсталлировать все необходимое на компьютер всего-то за две сотни марок (Представили себе этот типаж?) Пришлось, разумеется, довольно долго провисеть на телефоне, уламывая мать оплатить эту услугу, да еще один час натаскивания по работе на компьютере. И вдруг все заработало как полагается. Первый файл, созданный Тиниусом, простите, Райнхольдом, так и назывался «tinius.txt». Он взял ручной сканер, походивший на сжатый в гневе кулак, и бережно провел по тексту заголовка. На экране появилось:

(«Странная и поучительная жизнь магистра Иоганна Георга Тиниуса, пастора из Позерны, инспекция Вайсенфельса, сочиненная им самим»)

Затем подошла очередь остальных органов текстового организма. Компьютер точнейшим образом передавал каждый изгиб букв. Не пропускал ни точек, ни запятых. То была изощренная, затянувшаяся на тринадцать часов пытка, когда разжатый до узкой щелки кулачище вбирал в себя все тексты магистра, чтобы тут же снова высыпать их уже на экране. Наконец все было готово. Бесконечный текст завершался стихотворением Иоганна Георга Тиниуса, его обращением к мученикам. Стихотворением, воспевавшим Откровение, 19.

Аллилуйя! — поют славно павшие герои!

Не отзвучат похвалы Вам,

Пока всходы Божьи на земле прорастают.

Вы шествуете в благоденствии Рая,

Ибо не уронили чести рода людского пред Господом.

Сражаясь с чудищем

Неистовствующей нетерпимости,

Вы не пожалели жизни,

Чтобы надеть на себя венец Победителя.

Слова Спасителя незабвенны:

Того, кто здесь расстанется с жизнью,

Ждет она там,

Где будет вечна.

Он пал на поле брани. Окончательно. Но славной ли смертью? И не уронил ли он самую малость чести рода людского пред Господом? И подходит ли термин «нетерпимость» для обозначения таких деяний, как убийство, грабежи подлог? Как бы мы ни судили Тиниуса, это его завещание. Его литературное завещание. А использовать завещание в своих целях означает пойти наперекор воле автора. Посему Райнхольд вырезал текст и вставил его против финальной каденции автобиографии. Получилось на удивление гармонично. На экране возник следующий текст: [27]

Тем временем я дожидался. И я почти не обращал на них внимания, и во мне крепла уверенность, что оказываемое на меня давление лишь укрепляет во мне веру, а силы недобрые посрамляются. Пострадать за деяния добрые есть добиться благоволения Божьего и людского. Истину, дарованную мне Иисусом Христом, я обязуюсь защищать всегда и во всем до самой моей смерти, будучи верным учеником Господа моего, непрестанно размышляя об обещании умирающего старца: «И Господь Бог вступится за тебя».

Аллилуйя! — поют славно павшие герои!

Не отзвучат похвалы Вам,

Пока всходы Божьи на земле прорастают.

Вы шествуете в благоденствии Рая,

Ибо не уронили чести рода людского пред Господом.

Сражаясь с чудищем

Неистовствующей нетерпимости,

Вы не пожалели жизни,

Чтобы надеть на себя венец Победителя.

Слова Спасителя незабвенны:

Того, кто здесь расстанется с жизнью,

Ждет она там,

Где будет вечна.

Несгибаемый. Не согнули Тиниуса долгие годы, проведенные и в следственной тюрьме, и в местах заключения. И это очевидный факт. Он считал себя мучеником. Потому что стоило Райнхольду набрать в окошке поиска слов в тексте «мученик», как компьютер выдал ему 853 позиции. И еще 623 для слова «преследование». По-видимому, «преследование» имеет все основания претендовать на жизненное кредо Иоганна Георга Тиниуса: