Авиньонский квинтет: Месье, или Князь Тьмы - Лоуренс Даррелл Страница 22

Выехавшие в полдень из городских ворот трое всадников и одна всадница (такие же молодые, как их горячие длинноногие лошадки) направлялись в оазис под называнием Макабру, находившийся к востоку от Александрии. Кавалькаду сопровождал старый одноглазый араб на довольно строптивом белом верблюде. Мы еще почти не знали здешних мест, но уже были околдованы чарующими небесами и многоцветьем бескрайней пустыни, то напоминавшей аккуратно уложенные кудри, то — недавно выпавший снег с четкими следами звериных лап и птичьих коготков. Короче говоря, Сильвия буквально на днях приехала к своему брату во французскую дипломатическую миссию, а я принимал нашего друга Тоби, который возвращался из Палестины в Оксфорд, вконец разочаровавшись в своих науках, связанных с изучением Библии.

— Чем больше я узнаю о нашем Спасителе, тем меньше он мне нравится. Во всяком случае, у меня нет желания принимать духовный сан.

В последнее время мы только об этом и говорили, к тому же Тоби пристрастился к виски, что само по себе ставило под вопрос его карьеру священника. В подпитии он мог наговорить что угодно и кому угодно. А если кому-то из начальства? В общем, одним из четырех всадников был именно он, — полагаю, самым неумелым, с ужасной посадкой, постоянно сползал с седла и носки держал вывернутыми наружу. Таким был наш великан Тоби — с обожженным, красным, как свекла, лицом и оттопыренными ушами, отчего казалось, будто он постоянно прислушивается к тому, о чем говорят примерно в радиусе мили от него. Очки с толстыми стеклами придавали ему задумчивый вид. Светлые волосы он обычно стриг бобриком, а когда они отрастали, то падали ему на глаза. От него пахло мылом «Лайфбой» и веяло грубоватым, но искрометным дружелюбием, которым он заражал всех окружающих. Правда, перед поездкой он немного поворчал, почуяв, что его втягивают в долгое, изнурительное и бессмысленное путешествие, но к его брюзжанию никто не отнесся серьезно, ибо, разочаровавшись в Спасителе, Тоби с энтузиазмом взялся за ереси, проповедуемые сектами, не признающими строгих канонов христианских догматов — так что в определенном смысле он был более нас осведомлен о деятельности Аккада.

Что до Пьера, который со своей красавицей-сестрой ехал немного впереди, то его волновали не ереси, а этот необычный человек. Да, взгляды Аккада, с которым в первые месяцы en poste [43]Пьер встречался довольно часто на приемах, стали для него настоящим откровением. Он совершенно его очаровал.

— Мне кажется, я все понимаю, и у меня такое ощущение, будто со мной в первый раз говорят по-настоящему искренне — по крайней мере, ничего более оригинального и более правдивого мне еще не приходилось слышать. В первый раз, Брюс, я верю, когда мне объясняют меня самого и мой мир. И даже получаю от этого удовольствие, это похоже на чувство влюбленности.

Услышав это, Тоби застонал, а Сильвия склонилась ко мне и нежно меня поцеловала.

— Черт с вами, — буркнул Пьер, пришпоривая коня.

Пригородов как таковых в те времена не было — пустыня начиналась почти у самых ворот Александрии и с нею, естественно, влажная изнуряющая жара, из-за которой мы исходили потом так, что мокрой была не только одежда, но и седло. Дышалось тяжело. На пути попадалось много деревушек, которые казались (а некоторые просто были) вымышленными, и их отражения висели в сыром воздухе или стелились по земле. Миражи. Абсолютно нереальные озера в окружении минаретов походили на фиолетовые острова. В конце концов мы перестали верить собственным глазам и ждали, когда возникнет что-нибудь попроще, убогая реальность, потому что настоящие деревни были в жалком состоянии, разрушенные и грязные, и в знойный полдень — почти пустые.

В одной из них проводник-араб, нагловато улыбаясь, пригласил нас следовать за ним, словно обещая приятное развлечение. Мы увидели голого старика, который был прикован цепью к врытому глубоко в землю деревянному столбу, и в первый момент подумали, что он мертв. Однако араб поддел его ногой, как какого-нибудь диковинного жучка. Старик оказался живым, но сумасшедшим. Он тотчас принялся гримасничать, мычать, хихикать, бормоча то и дело «салям» и еще что-то непонятное. Тощий, просто одни кости, он веселился без устали — благословенная амнезия избавила его от печали. Нам рассказали его историю. За какую-то провинность местный паша приказал заковать его в цепи. Шло время, никто в деревне уже и не помнил, в чем провинился этот несчастный, сам старый паша успел умереть, а преступник из-за жары и жажды мало-помалу сходил с ума и теперь был постоянно и поистине безумно счастлив. Что бы ни происходило, он все принимал с радостью, неизменно пребывая в состоянии абсолютного блаженства. Наверное, потому и выжил, ибо сердобольные крестьяне приносили ему воду и еду, поначалу из жалости, но со временем возвели его в ранг святого. Им явилась истина.