Метафизическое кабаре - Мануэла Гретковска Страница 22

*— Я еретик любви, мои слезы пылают от тебя, — прочел по салфетке влюбленный в Бебу Мазеппо немец-студент III курса германистики Сорбонны. Выпачканной стихотворением салфеткой он утер аутентичную слезу, скатившуюся из влюбленного глаза. Беба, брезговавшая всеми человеческими выделениями, на всякий случай протерла ваткой зеркало гардеробной в том месте, где по нему катилось отражение слезы. Продолжая наклеивать искусственные ресницы, кисточкой указала студенту на стул рядом с собой.

— Садитесь и не болтайте ерунды.

Студент уселся на краешек стула, не смея взглянуть на касающуюся его обнаженной рукой Бебу. Он смотрел на ее лицо в зеркале.

— Я люблю вас, вы — единственная женщина, способная меня понять. Вы необыкновенная. — Правильность французской речи Вольфганга выдавала в нем иностранца.

— Вы ведь поэт, да? — она обсыпалась розовой пудрой.

В гардеробную без стука вошел длинноволосый юноша с греческим профилем, таща завернутую в газеты картину.

— О! — обрадовалась Беба, — Гиги! — она приветственно протянула ему руку, обтянутую длинной черной перчаткой. — К сожалению, должна вас покинуть. — Она закуталась в оранжевое боа и улыбнулась в дверях на прощание.

Гиги вынул из ящика китайского инкрустированного столика сигареты Бебы. Протянул пачку студенту.

— Я Гиги, — представился он, — Гиги из Сицилии.

— Вольфганг Занзауэр. — Студент взял сигаретку и сунул в рот, наслаждаясь любимым Бебой ментоловым ароматом. Гиги подал ему зажигалку.

— Я не курю. — Вольфганг скосил глаза на торчащую между зубами сигарету. — Я сосу.

— Ага. — Гиги понимающе покивал головой и закурил. — Ты, наверное, влюблен в Бебу.

— Да. Я хочу, чтобы госпожа Беба Мазеппо стала моей женой.

— У тебя нет шансов. — Гиги высвободил картину из газет и приложил к стене над зеркалом. — Неплохо, правда?

— Пикассо. «Девушки из Авиньона», — верно отреагировал на репродукцию студент.

— Никакой не Пикассо, и никакие не «Девушки из Авиньона», — Гиги поставил картину на туалетный столик. — Автором являюсь я, Гиги дель Солдато. Критически взглянув на эту картину Пикассо, я расширил ее название, подклеив в нижнем правом углу железнодорожный билет. Теперь это «Девушки из Авиньона с пересадкой в Бордо». Можно лишь развивать достижения мастеров. Настоящее искусство кончилось. Осталась только гениальная Беба Мазеппо.

— Я поэт, — представился вторично Вольфганг. — И что касается поэзии, мне кажется, она развивается, — он поколебался. — Я развиваюсь, — он положил ногу на ногу.

— О’кей, о’кей. — Гиги примиряюще взмахнул рукой. — Я говорил о живописи.

— Я, собственно, — Вольфганг закашлялся, — хотел бы жениться на госпоже Бебе, потому что в будущем, когда я прославлюсь, а она станет моей вдовой, то действительно будет вдовой, достойной моего творчества.

Гиги, охватывая цепким взглядом художника поэтичность белой расстегнутой рубашки Вольфганга, запутался в его планах относительно Бебиного будущего.

— Откуда ты знаешь, что умрешь раньше Бебы, ты младше нее на четверть века, — договаривая предложение, он понял, какую бестактность совершает. Это подтверждала и неестественная бледность Вольфганга. — Но, может быть, скоро изобретут прививку, — утешил он студента.

— Прививку от смерти? — Вольфганг был обеспокоен.

— От рака, от кашля, — Гиги, вертясь на стуле, старался ослабить смертоносное слово, — от СПИДа.

Вольфганг пожал плечами.

— Какое мне дело до СПИДа. Беба — девственница*, об этом всем известно. С того дня, как я первый раз увидел на сцене Бебу, другие женщины совершенно перестали меня интересовать. Она станет моей вдовой, все великие поэты и писатели оставляют вдов. Борхес, Джойс, Лассандос. Жены знаменитых литераторов тоже чувствуют себя гениальными, потому что вышли за гения или талантливого мужчину. Если честно, эти жены ничего не понимают — бедные домашние курицы, нафаршированные славой мужей. Конечно, они уважают мужа-творца, могут даже процитировать несколько его страниц и подать хороший обед, но ни одна знаменитая вдова никогда не понимала гения мужчины, с которым жила. Они выходили за мужика, за его хуй, а не за великую литературу. Почему же, вместо того чтобы сказать попросту: «вдова хуя Джойса», претенциозно говорят: «вдова Джеймса Джойса»? Беба Мазеппо — это исключение, она всем телом чувствует, что такое искусство, она поймет мою поэзию. Ты сам утверждал, что искусство кончается, останется только Беба.

— А еще я сказал, что у тебя нет шансов. К тому же ты ошибаешься, она только и мечтает, чтобы выйти именно за хуй, а лучше за два. И поэтому твоей женой не станет.

Вольфганг отчаянно захлопал длинными ресницами.

— Беба, будучи чудом природы, — безжалостно продолжал Гиги, — то есть имея два клитора, мечтает выйти замуж за мужчину с двумя членами. Если в Париже живет Беба с двумя клиторами, почему бы не жить где-нибудь и мужчине ее мечты? Тем более что природа уже создала кенгуру — животное, наделенное двумя крупными органами копуляции.