Леопард на солнце - Лаура Рестрепо Страница 22

У Фернели совсем не такой план, и разработан он в ином стиле. Ему платят за убийство, и он убивает быстро и без угрызений совести. Ему нипочем и закон, и этика, ничто не вызывает у него сожалений, и потому как убийца он безукоризнен. Будучи никому не известным иностранцем, он легко может незамеченным явиться в Город и бродить сколько ему вздумается повсюду, выдавая себя за торговца контрабандными шоколадками «Милки Вэй». Он преследует Нарсисо, как черная тень, и всего за несколько дней выведывает всю его подноготную и узнает интимные особенности его поведения.

Первое, что он выясняет, – его жертва постоянно думает о женщинах. Если он танцует с одной, то между танцами улучает минутку, чтобы позвонить другой, если занят делами коммерции, заводит интрижку с женой или дочкой партнера, если идет в кино, его волнует актриса, а если принимает участие в судебной тяжбе, то соблазняет женщину-адвоката и укладывает в постель женщину-судью. Он служит искусству обольщения, словно священнодействуя, и его стремление нравиться так велико, что он превратился в раба собственной привлекательности. Он распыляет энергию в усердной погоне за многими женщинами сразу и никогда не встречает любви в требуемой им степени: он терзается, если его не любят, но если его любят слишком сильно, он приходит в бешенство. Все женщины – для него, и он – для всех женщин, так и проходит его жизнь в истовом, многообразном, изменчивом и абсолютном самоотвержении, заполняющем часы и не оставляющем просвета одиночеству, но также – ни отдыху, ни уединению, и уж тем более не оставляя времени для забот о личной безопасности.

Хольману Фернели не нужно знать больше. Он знает, что нет более беззащитной мишени, чем влюбленный, а Нарсисо не может жить без любви женщин так же, как рыба без воды и человек без воздуха. Если он не убивает его немедленно, то не потому, что это представляет трудность, а потому, что следует жесткому приказанию своих нанимателей дождаться часа икс.

* * *

Сегодня день, которого все ждали, день свадьбы Нандо, и Барраганы открыли наконец двери своего дома. Впрочем, открыли двери – это так говорится, потому что перед этими дверями расположилась их личная гвардия, производящая досмотр всех входящих, они ощупывают каждого, будь то кабальеро, сеньора или малое дитя, посаженный отец или посаженная мать, – проверяя, нет ли у кого при себе оружия.

Хотя все приглашены на вечер, многие явились уже в середине дня и увидели тех, кто пришел еще раньше и дожидается начала торжества, расположившись на тротуарах. Есть и мнимые гости: телохранители Пташка Пиф-Паф, Симон Пуля и Кудря в костюмах сельских жителей, затесавшись среди публики, прикидываются дурачками, неусыпно следя за малейшей возможной угрозой безопасности.

– И как это мы могли узнать их в толпе, если все вокруг были разряжены, как на маскарад?

Когда двери открываются, гости врываются всей оравой с криками и возгласами «ура», словно фанаты на стадион, и начинают сновать по всему огромному дому, разглядывая все подряд, они фотографируют, суют нос во все углы и ведут себя, как туристы в зоологическом саду.

– Мы воображали себе, что внутри этого дома – сокровища, или туннели, или пыточные камеры, и еще невесть какие необычайные вещи, а все оказалось таким же простым и заурядным, как и в наших домах. Только что размерами этот домина был во много раз больше любого из наших.

Внутри нет ни сокровищ, ни чудес, каких ожидали. Только комнаты и коридоры, бестолково заставленные вышедшей из моды мебелью – выглядит это так, словно не человеческая воля, а само течение лет установило здесь этот порядок. Некоторые комнаты заперты на ключ и войти в них нельзя. Но те, кто подглядывает сквозь щели между старыми досками, видят только пустое пространство. В одной из спален гостей поражает бронзовая складная кровать, не сразу заметная среди наваленных тут же груд маиса. В другой – козленок, привязанный к ножке шкафа.

В маленькой молельне, где пахнет ладаном и дохлыми крысами, приглашенные обнаруживают портреты маслом всех покойных членов семейства, под каждым портретом горят ряды свечей. Тут же – большой гипсовый святой, в плаще и со шпагой, но без носа. Также имеются распятие, канделябры, большие церковные свечи. Новешенький гроб стандартного размера ждет, скрытый за занавеской: все готово для следующего бдения.

– Да, этих людей смерть никогда не заставала врасплох…

Когда уже яблоку некуда упасть, появляется Ана Сантана, под руку со своим дядей с материнской стороны, поскольку отец ее уже умер.

– Выход невесты поверг нас в полное разочарование. Мы ожидали сногсшибательного туалета с ворохом кружев и тюля, как у Грейс Келли, [29]когда она выходила замуж за Ренье, или как у Марианы в последней серии «Богатых…»

Ана кажется убранной не для свадьбы, а для первого причастия. Свой наряд из дешевенького атласа, в полном смысле слова неинтересный, она сшила сама, и хотя в салоне красоты ее завили, напудрили рисовой пудрой и накрасили тушью и румянами, она выглядит все такой же простушкой, как всегда, ни дурнушкой, ни красавицей. На нее смотрят скорее с жалостью, чем с восхищением, и видя ее всю в белом, словно голубку, думают: так вот она и летит прямо волку в пасть.

Девочки-служанки – в атласных нарядах, в тюлевых нижних юбках на проволочном каркасе, самые высокие одеты в желтое, те, что поменьше, – в синее, а самые маленькие – в красное, так что ровно в полночь, выстроившись в шеренги, они образуют подобие национального триколора [30]и запевают «О, неувядаемая слава…» [31]под аккомпанемент городского духового оркестра.

Братья Барраганы не показываются, равно как и женщины из их семьи. Гостей принимают и обслуживают девочки-служанки в разноцветных платьях, и несколько лакеев, таких неумелых и неотесанных, как будто они только вчера вступили в эту должность.

– Разумеется, они вчера в нее и вступили. На самом деле это были работники из поместий Барраганов, заслужившие доверие, – из соображений безопасности хозяева не наняли никого чужого, хотя бы и более опытного, боясь, что он может быть подослан врагами. Мы не видели и жениха, Нандо, но прошел слух, что он занимается делами, запершись в своем кабинете. Как Марлон Брандо во время свадьбы сына, в «Крестном Отце».

С самого начала Нандо и вправду занимается своими делами, но затем, в середине празднества, появляется. Он одет так же, как в любой день, в той же гаванской рубашке, в какой его видят уже много лет.

– Точнее, не в той же самой, просто у него много таких.

В знак уважения к гостям сегодня он впервые появляется на людях без очков «Рай-Бан». Его глаза смотрят неуверенно и ошарашено, как у всякого, кто снимает очки, носимые постоянно, и люди предпочитают не сталкиваться с ним лицом к лицу – им неловко встречать этот взгляд, всегда скрытый в тени, и вдруг явившийся на свет Божий. Выставив напоказ свои круглые глаза, прежде никому не ведомые, он прихрамывая ходит среди толпы, приветствуя гостей шумными объятиями, точно белый медведь, удушающий свои жертвы. Единственно, кого он не удостаивает объятия, так это собственную невесту – ей он дарит лишь поцелуй в лоб, братский и бесстрастный.