Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер Страница 22

– Подождите, у меня есть еще история, – вышел из ступора Хьюго. – Она будет получше.

– Нет, не будет. У тебя все истории идиотские.

– Нет, правда. И почему я сразу про нее не подумал?! У меня был сослуживец, который всегда проводил отпуск с нудистами. Как раз накануне большой презентации он поехал на Кап Даг [3], в один из этих нудистских поселков. Провел там две недели. Пил, как лошадь, и обжирался от пуза – там его угощали. Обратный билет у него был на вечер, а на следующий день должна была быть презентация. Но он сказал себе: я весь год вкалывал, как проклятый. Пахал, как лошадь. Полечу завтра утром; там есть ранний рейс, и даже если его задержат, я все равно успеваю на презентацию во второй половине дня. Вы знаете, как это бывает, когда тебе по работе приходится часто ездить в командировки – ты приезжаешь в аэропорт буквально впритык к нужному рейсу, чтобы не тратить зря время. В общем, он вызвал такси, собрал чемодан и стал надевать костюм… но не влез в брюки. Я говорю не о том, что они были ему тесноваты или там молния не сходилась… Он в них не влез в буквальном смысле слова. Даже ногу не смог засунуть в штанину. А еще у него была странная привычка не носить трусов, потому что, как он объяснял, когда он без трусов, он себя чувствует экстремистом-революционером на подпольном митинге. А поскольку курорт был нудистским, то плавок у этого мужика тоже не было. А теперь представьте картину. Половина шестого утра, а ему нечем прикрыть задницу. Он готов предложить таксисту любые деньги, чтобы тот продал ему штаны, но тут без мазы… таксист его в два раза тоньше. Он ломится в номера к толстякам, с которыми там познакомился. Предлагает тысячу фунтов за пару брюк. И снова облом. Все штаны ему явно малы. Он спрашивает у таксиста, нет ли среди его знакомых по-настоящему толстых людей. Они едут к двоюродному брату таксистовой жены, и у того, к несказанному облегчению моего приятеля, как раз подходящий размер. Они мчатся в аэропорт, но там на шоссе случилась авария, и собралась пробка. Он оставляет багаж в машине и последнюю милю до аэропорте бежит бегом. И еще успевает увидеть, как взлетает его самолет. Ладно, фигня-война. Есть еще один рейс, через три часа. Но на него нет свободных мест. Ни на какой из утренних рейсов нет свободных мест. Он предлагает другим пассажирам сумасшедшие деньги, чтобы они отдали ему свой билет, но они все, как один, едут к любимым родственникам, пребывающим на смертном одре. Ему пришлось брать такси до Парижа, откуда он все-таки улетает, приезжает через два часа после того, как презентация закончилась, и его увольняют.

– Ты определенно не знаешь, что такое противоправный поступок, – подытожил Ральф.

– Он опоздал на презентацию.

– Но не специально. Он же очень старался туда попасть. Елизавета, – проворковал Ральф, – я хочу, чтобы ты знала, что я по-прежнему в твоем полном распоряжении, душой и телом, любовь втроем, наручники, порка кнутом, без проблем.

– Ничего нового, – сказала Елизавета.

Она встала и пошла к воде. Там она улеглась на дамбе в картинной позе – хоть снимай для журнала, – и принялась лениво перебирать пальцами свои локоны. Джим выждал минуту и пошел ее обольщать. Ему нужно было нормально спать – в нормальной кровати. Он подошел и сел радом с ней. Пару минут они молча смотрели на волны.

– Зачем ты заговорила с этими мужиками вчера в клубе? – спросил он.

– Я с ними не говорила. Это они со мной говорили.

– А откуда они узнали, что ты русская?

– Я же русская девушка. И выгляжу как русская девушка. Я говорю Дереку: это плохие парни. Очень плохие парни. Один идет к бару. Дерек садится на его стул. Он возвращается. Говорит Дереку освободить место. Тот говорит: нет.

Два мокрых маленьких мальчика носились по дамбе туда-сюда, брызгаясь водой на Джима с Елизаветой. Они прыгали в воду «бомбочкой», поднимая фонтаны брызг. Почему-то им было прикольно нырять именно в том месте, где расположились Джим с Елизаветой. При этом почти каждый раз они едва не спотыкались о Джима. Оставалось лишь поражаться их непробиваемому невежеству. Джим вдруг поймал себя на мысли, что он бы с радостью обменял потенциальные шуры-муры с Елизаветой на возможность разок врезать этим мальчишкам по роже; идея была привлекательная, может быть, потому что неосуществимая.

– Осторожнее, – сказал он пару раз мальчишкам, но те, похоже, его я не слышали.

– Полная самопоглощенность, – пробурчал он.

– Что? – не поняла Елизавета.

– Самопоглощенность. Он не видит, что происходит вокруг… не понимает, что он нам мешает.

Они еще поговорили на всякие разные темы, обсудили русские фильмы. («Русские фильмы – самые лучшие в мире. Но надо смотреть их со мной. Чтобы я тебе объяснила», – сказала Елизавета.) Джим выразил восхищение ногами Елизаветы. Выдав положенное количество славословий, он отправился в сортир с сознанием исполненного долга. В туалете был душ, и Джим решил освежиться. Но тот мальчишка, который нырял с дамбы и доставал Джима, теперь уже не нырял. Теперь он был в душе. Джин смиренно ждал. Он посмотрел на часы. Ныряльщик плескался под душем уже минут восемь, тщательно промывал каждую складочку у себя на теле и даже сполоснул водой внутреннюю сторону век. Наверное, это был самый «чистюльный» десятилетний мальчишка во всей Франции. За Джимом уже выстроилась небольшая очередь из двух человек. Мальчик закончил свое омовение и принялся ополаскивать плавки, так же неспешно и методично, как мылся сам. Джим потихонечку закипал. И в конце концов плюнул и ушел. Все-таки Лондон в нем был силен. Мальчик его раздражал, но все-таки не настолько.

Когда он вернулся, Елизавета разговаривала с кем-то по мобильному Ральфа, посылая в трубку воздушные поцелуи.

– Елизавета звонит своему бойфренду, – сказал Хьюго.

Ральф прикончил остатки шампанского. Девушки выпили каждая по бокалу, Хьюго – два бокала; все остальное поглотили пески Ральфовой жажды. Сейчас Ральф развлекался тем, что улегся на спину и, зажав ступнями бутылку водки, пытался влить себе в рот драгоценную жидкость. Но безуспешно.

– Немного йоги весьма бодрит.

Джиму было немного стыдно за Ральфа. Радовало одно – что Хьюго выказывал все признаки предельного огорчения.

– Удивительно просто, чего только не услышишь от людей после пары бокалов, – задумчиво проговорил Ральф медленным и напыщенным тоном хорошо поддавшего человека. – Есть еще одна неплохая питейная игра. Когда все присутствующие должны рассказать свои самые постыдные, самые темные тайны. И что самое поразительное, очень многие соглашаются. И особенно – американцы.

– А какая твоя самая темная тайна, Ральф? – спросила Катерина.

– Моя самая темная тайна, что у меня нет ни одной темной тайны. Это грустно и скучно. Каждый должен хотя бы раз в жизни совершить какую-нибудь низость.

– Погодите. У меня есть что рассказать, – вдруг встрепенулся Хьюго. – Потрясающая история. Не понимаю, как я мог про нее забыть?!