Толстовский дом - Елена Колина Страница 21

Как нас учили? Цепочка событий в фильме состоит из 30–50 событий, длина события 3–5 страниц сценария. Событие – это часть истории, где происходит видимое изменение жизненной ситуации. Но у них не было ВИДИМЫХ изменений! Дядя Илюша все куда-то рвался… Он, как Николай Ростов – Толстой его описывает словами «стремительность и восторженность», – создан для радости, для легкости бытия, а не для НИИ. Представляете Николая Ростова в НИИ? В Котлотурбинном институте ему было бы страшней, чем в Шенграбенском сражении… Дядя Илюша то увлекался историей евреев, то самиздат читал, то вдруг захотел уехать, – и что? Ничего. Жизнь была какая-то маленькая – работа-прописка-жилплощадь, на таком материале сериал не придумаешь – ничего не происходит, просто живут.

Трифонов, писатель городской интеллигенции, в сущности, певец жизни моих родителей, – какие у него события? Обмен квартиры, вялый роман с сослуживицей, а хоть бы и не начинался, в командировку нужно ехать, болеет мать… Никакой драматургии, а жизнь как на ладони. Трифонов все про них написал, и больше ничего нет.

Я… выглядит так, будто я считаю их жизнь скучной. Нет. У каждой жизни есть приметы времени. Примета их времени – то, что ничего не происходит.

Только что позвонил редактор из студии АВС. Сказал: «Хорошо бы про диссидентов в психушках и другие ужасы эпохи застоя, когда нельзя было говорить то, что думаешь». Редактору лет тридцать.

Получается, что опять нельзя говорить то, что думаешь! Если не показать «ужасы застоя», обвинят в том, что я идеализирую брежневский застой, что мне в том времени тепло, сытно, уютно, что мне нравятся диссиденты в психушках, антисемитизм и я есть предатель идеалов демократии. Но мои родители и Резники были не диссиденты, они были – профессор матмеха, начальник отдела, инженер и завуч в моей школе, и в их жизни не было «ужасов»… Были – рамки, и если они держались в этих рамках, то с ними обращались по правилам. …В конце концов, я же не претендую на ПОСЛЕДНЮЮ правду, у каждого своя правда.

У них были не события, а разговоры. Атмосфера.

Нет у меня для них событий на сериал!

Мои родители и Резники не бросали все, не становились миллионерами, не разорялись, не получали наследство из-за границы, у них на глазах не расстреливали друзей… Чего еще у них не было? У них не появлялись из небытия неведомые отцы.

В общем, так. Если они хотят интеллигентное ретро всерьез, так лучше снять полный метр по Трифонову. А не сериал.

1977 год Жизнь как многосерийный телефильм

– Это просто какой-то многосерийный телефильм! «Тени исчезают в полдень», понимаешь… или, как там его… «Вечный зов»! Не было, не было, и вдруг – здрасьте, я ваша тетя! Ты что думаешь, что я, в моем положении!.. Я номенклатурный работник, первый секретарь Петроградского райкома! Я… ты понимаешь, что есть мнение рассмотреть мою кандидатуру, – Андрей Петрович понизил голос, – на зампреда горисполкома?..

Андрей Петрович неопределенно взглянул за окно, потом на потолок и прошептал:

– Ты понимаешь, что за мной ведется наблюдение? Ты соображаешь, ЧЬЯ она дочь? Это же просто… ирония судьбы!

Тринадцатого января в Старый новый год по телевизору всегда показывали «Зигзаг удачи», а в этом году показывали «Иронию судьбы». Премьера фильма была в прошлом году, семьдесят шестом. Теперь этот фильм будут повторять каждый год в новогодние праздники.

– Послушайте, ну вы хоть что-нибудь понимаете? – сказала Надя.

– Все, безусловно… – ответил Женя.

– Где вы находитесь, по-вашему?..

– Я у себя дома нахожусь, Третья улица Строителей, дом двадцать пять… – сказал Женя.

– Нет, это я живу Третья улица Строителей, дом двадцать пять, квартира двенадцать… – сказала Надя.

Андрей Петрович одобрительно хмыкнул:

– Нам нужно именно такое искусство, которое… которое…

– … которое объединяет людей, рождает общенародные традиции, – помогла Ольга Алексеевна.

– Прямо в точку, – похвалил Андрей Петрович.

Андрей Петрович и Ольга Алексеевна лежали в постели – они всегда засыпали под телевизор, иногда Ольга Алексеевна в полусне вставала выключала, а иногда ночью просыпалась, и перед ней мерцала картинка.

В квартире было два телевизора, что поражало всех пришедших в гости, всех «неноменклатурных» гостей, – два телевизора! В гостиной «Сони», в спальне маленький «Панасоник». «Не потому что мы, как какие-нибудь торговые работники, ни в чем не знаем меры, – объясняла Ольга Алексеевна. – В гостиной положено иметь телевизор для всей семьи, а в спальне телевизор, потому что Андрею Петровичу нужно быть в курсе последних новостей, как только он проснется».

Ольга Алексеевна никогда за глаза не называла мужа «Андрей» или «Андрюша», только «Андрей Петрович». И он никогда не говорил о жене «Оля», только «Ольга Алексеевна» или «моя супруга Ольга Алексеевна». Гости, что бывали в доме, услышав, как супруги обращаются друг к другу за праздничным столом: «Ольга Алексеевна, подавай чай» или «Андрей Петрович, помоги мне принести горячее», – удивлялись, что это, партийная привычка, особое почтение друг к другу, а может быть, в их положении принято так официально?

Никто и представить себе не мог, какая сочилась сладость, когда в доме не было чужих. Наедине и при дочках они обращались друг к другу «Андрюшонок» и «Олюшонок», а девочки называли их «мусик» и «пусик». «Мама» и «папа» никогда не звучали в доме, только «мусик» и «пусик» или «мусечка» и «пусечка».

Андрей Петрович ворочался, пристраивая живот, раздраженно отгоняя ежевечернюю мысль «надо бы начать делать зарядку» и тут же заменяя ее на другую, спасительную мысль «надо было брать югославский гарнитур, там кровать шире».

– Ох, пожалуйста, Андрюшонок, не переживай, помни о своем сердце… Мы ведь уже все решили… – Ольга Алексеевна закрыла глаза.

– Почему вы переставили мой шкаф? – спросил Женя.

– Как его внесли, так он и стоит… – едко ответила Надя.

– Это мой гарнитур… это польский гарнитур… восемьсот тридцать рублей… – промямлил Женя.

– И двадцать сверху, – заметила Надя.

– Я дал двадцать пять… – растерянно сказал Женя.

– Взять в дом ЕГО дочь… об этом не может быть и речи, – повторил Андрей Петрович и нелогично добавил: – Сейчас не сталинские времена, дети за отцов не отвечают.

– Да, безусловно, – подтвердила Ольга Алексеевна. Отметила, что он не сказал «ее дочь», и, не открывая глаз, лекторским голосом произнесла: – Фраза «сейчас не сталинские времена» – весьма распространенная ошибка. Именно Сталин в тридцать пятом году… первого декабря на встрече передовых комбайнеров с партийным руководством сказал: «Сын за отца не отвечает». Там один молодой комбайнер сказал: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян». Сталин ответил: «Сын за отца не отвечает». Между прочим, в марте тридцатого года постановлением ЦИК были восстановлены в избирательных правах дети бывших дворян, а в марте тридцать третьего года дети кулаков, если они в этот момент занимались самостоятельным общественно полезным трудом. А ты говоришь… Но, Андрюшонок, ты, конечно, прав, потом эта официальная установка не всегда соблюдалась на практике.