Цвет жизни - Джоди Пиколт Страница 21

— Господин начальник тюрьмы, — отвечаю я, — вас же пускают внутрь с ключами. Что, по-вашему, я собираюсь делать? Помочь кому-нибудь сбежать из тюрьмы при помощи нижнего белья?

Заместитель начальника не хочет встречаться со мной взглядом. Он откашливается.

— Я сходил в «Таргет» и посмотрел, какие бюстгальтеры там продаются…

У меня глаза лезут на лоб, и я поворачиваюсь к Алу:

— Вы послали его проводить исследования?

Прежде чем он успевает ответить, Артур откидывается на спинку стула.

— Знаете, пожалуй, это наводит на вопрос о пересмотре политики по отношению ко всей одежде, — размышляет он вслух. — В прошлом году мне понадобилось встретиться с клиентом в последнюю минуту перед отъездом в отпуск. Я был в сандалиях, и мне сказали, что я не могу войти в тюрьму в них. Но кроме сандалий у меня с собой были только туфли для гольфа, и вот их посчитали вполне приемлемыми.

— Туфли для гольфа? — повторяю я. — Обувь с шипами на подошве? Почему вы пускаете людей в обуви с шипами, но не пускаете людей в сандалиях?

Начальник и заместитель переглянулись.

— Ну, из-за любителей облизывать пальцы, — говорит заместитель.

— Вы боитесь, что кто-то захочет пососать пальцы у нас на ногах?

— Да, — с невозмутимым видом говорит заместитель. — Поверьте, это нужно для вашей же безопасности. Для них это будет как супружеское свидание с вашей ногой.

На долю секунды я представляю себе, какой бы жизнью жила, если бы работала на партнерской основе с какой-нибудь стерильной юридической фирмой, занимающейся корпоративным правом. Я воображаю встречи с клиентами в облицованных деревянными панелями сияющих конференц-залах, а не в переделанных кладовых, воняющих хлоркой и мочой. Я воображаю, как жму руку клиенту, и рука его не дрожит из-за недавнего отказа от метамфетамина или от страха перед правовой системой, которой он не доверяет.

Но всегда есть компромиссы. Когда я впервые встретилась с Микой, он был младшим научным сотрудником в Йель-Нью-Хейвене и занимался офтальмологией. Он осмотрел меня и сказал, что у меня самые красивые колобомы, которые он когда-либо видел. На нашем первом свидании я сказала ему, что действительно верю в слепоту правосудия, на что он ответил: «Это потому, что я его еще не оперировал». Если бы я не вышла за Мику, наверное, я бы следом за остальными сотрудниками отдела обзора судебной практики нашла себе дорогой хромированный офис в большом городе. Вместо этого он занялся практикой, а я оставила работу в канцелярии, чтобы родить Виолетту. Когда я была готова вернуться к работе, Мика напомнил мне о том виде юридической деятельности, за который я когда-то ратовала. Благодаря его зарплате я смогла заниматься именно им. «Я займусь деньгами, — сказал мне Мика, — а ты займись добрыми делами». Как государственный защитник, я бы никогда не разбогатела, зато я могу смотреть на себя в зеркало.

А раз уж мы живем в стране, в которой считается, что правосудие распределяется в равной степени на всех, независимо от того, сколько у тебя денег, какого ты возраста, цвета, пола или кто ты по национальности, то разве государственные защитники не должны быть такими же умными, агрессивными и изворотливыми, как любой наемный адвокат?

Поэтому я упираюсь руками в стол и говорю:

— Знаете, господин начальник тюрьмы, я не играю в гольф. Но я ношу бюстгальтер. А знаете, кто еще его носит? Моя подруга Гарриет Стронг, штатный юрист Американского союза защиты гражданских свобод. Мы вместе ходили в юридическую школу и стараемся раз в месяц обедать вместе. Я думаю, она будет в восторге, когда услышит об этой встрече, учитывая, что штат Коннектикут запрещает дискриминацию по признакам сексуальной ориентации и половой идентичности, а еще учитывая то, что только женщины-юристы или юристы, которые идентифицируются как женщины, станут надевать бюстгальтер при посещении своих клиентов в этом учреждении. И это означает, что ваша политика нарушает права адвоката и мешает нам выполнять свои обязанности. К тому же, я уверена, Гарриет обязательно захочется поговорить с Ассоциацией женщин-юристов штата Коннектикут, чтобы узнать, сколько еще жалоб поступило от адвокатов женского пола. Другими словами, все это укладывается в категорию «Вам крышка, если это всплывет в прессе». Так что в следующий раз, когда я приду к клиенту, я надену свой «Le Mystère Demi» с получашками тридцать четвертого С размера и, простите за каламбур, буду надеяться, что все останутся довольны. Я не ошибусь?

Губы начальника тюрьмы сжимаются.

— Я уверен, мы сможем пересмотреть запрет на косточки.

— Прекрасно, — говорю я и собираю портфель. — Спасибо, что нашли время, но мне пора в суд.

Я выплываю из маленькой комнаты, Артур идет за мной. Как только мы выходим из тюрьмы и оказываемся на ослепительном солнце, на его лице появляется улыбка.

— Напомни мне, чтобы я не пересекался с тобой в суде.

Я качаю головой.

— Ты правда играешь в гольф?

— Когда нужно подлизаться к судье, — говорит он. — А у тебя правда тридцать четвертый C?

— Ты этого никогда не узнаешь, Артур, — смеюсь я, и мы расходимся по своим машинам на стоянке, разъезжаемся по своим делам в два абсолютно разных мира.

Мы с мужем не занимаемся сексом по телефону. Вместо того наши телефонные разговоры состоят из переклички национальностей: вьетнамский, эфиопский, мексиканский, греческий. Как, например: «В каком ресторане сегодня берем обед навынос?» Но когда я выхожу после встречи в тюрьме, меня ждет сообщение от Мики: «Извини, сегодня утром я был засранцем».

Я ухмыляюсь и шлю ему ответное: «Неудивительно, что наш ребенок ругается».

«Встретимся сегодня?» — пишет Мика.

Мои пальцы летают над экраном телефона. «За засранца все прощу, — набираю я. — Индийский?»

«С тобой хоть марсианский», — отвечает Мика.

Вот почему я не могу на него долго сердиться.

Моя мать, выросшая в высшем свете Северной Каролины, считает, что нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить средством для размягчения кутикул и кремом для кожи вокруг глаз. Поэтому она постоянно пытается заставить меня «позаботиться о себе», что в переводе на нормальный язык означает: «Приложи хоть какие-то усилия, чтобы хорошо выглядеть», а это совершенно нелепо, учитывая, что у меня маленький ребенок и около ста нуждающихся во мне клиентов, которые заслуживают мое время гораздо больше, чем парикмахерша, которая сделала бы мне мелирование.

В прошлом году мама преподнесла мне на день рождения подарок, которым я до сегодняшнего дня не воспользовалась: подарочный сертификат на девяносто минут массажа в дневном спа-салоне. За девяносто минут я могу многое успеть: составить одну-две записки по делу, заявить ходатайство в суде, приготовить завтрак и покормить Виолетту. И даже — если уж говорить начистоту — успеть покуролесить с Микой в постели. Если у меня появляется девяносто минут свободного времени, последнее, что мне хочется делать, — это лежать голой на столе, пока какой-то незнакомый человек натирает меня маслом.