На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг Страница 21

Как говорится – нет худа без добра.

Такого скопления заключенных, как в тот вечер, я больше никогда не видел!

Жилые бараки были совершенно пусты – все вывалили на улицу: в жаркую и липкую ночь. Из-за салюта вечерняя поверка и отбой были перенесены на час, поэтому никто в свои корпуса не спешил.

До этого момента я совершенно не мог представить, насколько нас здесь много. Толпы умирающих от духоты зэков медленно стекались на все более-менее открытые тюремные пространства: дворики, стадиончик и футбольное поле.

В толпе заметно увеличилось число взволнованных дуболомов. Они нервно раздавали приказы, активно регулируя передвижение масс заключенных.

Между двойными заборами острога медленно дефилировали белые пикапы охраны. На вышках появились дополнительные автоматчики. Внутри зоны на гольф-мобилях разъезжали дежурные начальники. Прожекторы выхватывали из полутемноты отдельные островки с зэками.

Присутствие низкорослых, но горластых немецких овчарок из охранного отряда К-9 придавало событию особо праздничную атмосферу.

Вместо обычных в этот день американских патриотических песен повсюду звучал достаточно нахальный смех заключенных и переговоры ментов по воки-токи.

Все смешалось в доме Облонских!

…Русская группировка собралась на забитом людьми футбольном поле практически в полном составе. Семен Семенович и Капитан захватили пару простыней. Мы с трудом нашли место среди подстилок других «отдыхающих».

Первым улегся Дима Обман, рядом с ним Саша Храповицкий, потом – неразлучные Саша и Робик. Кто-то присел с другого края. Максимка, Вадюша, Боря и я устроились на соседней подстилке.

Ровно в десять грянул первый взрыв.

Именно взрыв, поскольку салютные пушки, как оказалось, установили от нас всего метрах в двухстах.

Шизофреническое состояние эйфории и запредельного сюра усилилось до заоблачных пределов.

Салют в тюрьме был выше моего понимания!

Особенно на третий день срокомотания.

Конечно же, я знал, что ночное шоу устраивалось не для нас, и что зэки – чужие на празднике жизни. Тем не менее и я, и окружавшие меня пять тысяч арестантов толкали друг друга и вытягивали вверх исколотые наколками и наркотиками руки: «Смотри, как офигенно!»

Вернее – «факинг офигенно».

Слово «фак», его эквиваленты и производные звучали в Форте-Фикс налево и направо. Утром, днем, вечером и ночью. Всегда, присно и во веки веков.

Салют и, правда, был грандиозным!

«Факинг грандиозным»!

Мы, не отрываясь, смотрели в небо на разноцветные шары, цветы, веточки и букеты, появляющиеся прямо над нашими головами. Никогда раньше так близко к эпицентру фейерверка я не приближался.

И тут я осознал, что этот тюремный салют оказался самым красивым из всех, что я видел до сих пор.

В таких случаях американцы говорят: «It's pаthetic» ^[62].

Мои соседи и я живо обсуждали каждый новый заряд. Превосходная степень восторга выражалась в матерной радости – обычной лексики нам явно не хватало.

Народ активно шутил и подкалывал друг друга. Любая, даже очень посредственная шутка, вызывала взрывы смеха.

В тот вечер я понял, что хорошее настроение не обязательно находится в прямой зависимости от места обитания или выпитого алкоголя. Моя мама могла радоваться и гордиться необратимыми изменениями, происходившими в моей голове.

Неожиданно Семен Семенович Кац – неисправимый коммунист и король махинаций со страховками – проявил праздничную инициативу. Сначала тихонечко, потом все громче и громче он запел: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье – Белой армии оплот!» К моему удивлению, у него оказался вполне приятный тенор, чем-то напоминающий голос Георгия Виноградова ^[63].

Революционную песню подхватил улыбающийся Дима Обман. Он повернулся к нам и, подмигнув, сказал:

– Ну, что молчите, молодые? Давайте, подхватывайте!

К дуэту присоединился почти весь русский контингент. Закончив с песнями Александрова и братьев Покрасс, «хор мальчиков» перешел на блантеровскую «Катюшу». В десять луженых глоток мы задушевно выводили историю о любви пограничника и простой девушки.

Гордая советская песня звучала в день рождения Америки под залпы праздничного фейерверка в самой большой федеральной тюрьме США!

Я окончательно понял, что попал в какое-то зазеркалье.

Примерно такое же ощущение запредельности со мной случилось в 1998 году, когда я летел из Нью-Йорка в Питер на перезахоронение останков императора Николая II.

Если бы мне лет в шестнадцать, в самый разгар развитого социализма, кто-нибудь сказал, что я из Америки, в составе делегации какого-то там иммигрантского «Союза соотечественников» поеду в Санкт-Петербург (а не в Ленинград) на похороны царя и его семьи, я счел бы этого человека сумасшедшим.

Вот и на этот раз я бы, наверное, не удивился, если бы над футбольным полем зависла летающая тарелка.

Я должен был свыкнуться с мыслью, что с подобным сюрреализмом на День независимости США я столкнусь еще как минимум четыре раза.