Мой русский любовник - Мария Нуровская Страница 21

В конце концов я отправилась к врачу. Когда он спросил, хочу ли я оставить беременность, не знала, что ответить. К материнству я готова не была, но и решиться на убийство зародившейся во мне новой жизни не могла. В душе я надеялась, что эта проблема рассосется сама собой. Каким-нибудь чудесным образом исчезнет, или окажется, что это врачебная ошибка — бывает же такое. Через девять месяцев я родила дочь…

Разрыв с Петром стал окончанием определенного периода в моей жизни. Я ощущала себя настолько неуверенно, что пошла к психоаналитику. Мода на посещение этих специалистов началась еще тогда, когда мои университетские подружки считали посещение кушетки чуть ли не своей святой обязанностью. О зубах заботишься? Чистишь их ежедневно? А как обстоят дела с твоей душой? Так примерно они рассуждали.

— Вы боитесь одиночества? — спросил психоаналитик.

— Нет, — ответила я после недолгого раздумья. — Люблю быть одна и хочу быть одна.

Он покачал головой:

— Никто не любит одиночества. Вы просто решили, что вам лучше быть одной. Ваши отношения с мужчинами плохо начались. В вас это закодировалось, ну, что от мужчин одни только неприятности.

Я довольно скептически отнеслась к его теории. По-моему, я просто не умела жить взрослой жизнью, а может, не хотела. Картины из жизни взрослой женщины, которые я могла наблюдать на примере своей матери, приводили меня в ужас.

Петру я никогда не позволяла оставаться у меня на ночь. Всегда с вечера заказывала ему такси. Одна только мысль, что кто-то будет утром крутиться по дому или плескаться в ванной, вызывала во мне раздражение. Утро я оставляла только для себя, чтобы приготовиться к наступающему дню, собраться с мыслями, наконец, поздороваться с самой собой. Последнее было даже важнее прочего — обычно я просыпалась не в лучшем расположении духа, имея по отношению к себе определенного рода претензии за прошедший день, который, по моему мнению, я не использовала так, как должна была использовать: что-то не сделала, не успела или сделала плохо. А время уходило… Это утекающее сквозь пальцы время было чуть ли не трагедией для меня. Не потому, что я становилась на один день старше, просто трудно было смириться с мыслью о невозможности наверстать упущенное. А сейчас… что со мной происходит… бывает, что я весь день напролет валяюсь в постели, ни о чем не думая. Когда-то это было просто невообразимо. С другой стороны, для меня раньше было столько немыслимых вещей. Иногда я уже не помнила себя прежнюю, ту, до Парижа. Даже мой внешний вид изменился. У меня всегда, сколько себя помню, были длинные волосы. Боже, какая уйма времени уходила на то, чтобы расчесать их и заколоть в пучок! Приходилось вставать на полчаса раньше, чтобы сделать из себя степенную матрону. Я так далеко ушла от той женщины, что перестала ее понимать. Та Юлия создала монастырь, в котором была неумолимой ключницей для самой себя.

Ко мне за столик подсела женщина с очень усталым, серым лицом. Две глубокие складки, идущие от крыльев носа к тонкогубому рту, сильно старят ее. Она пьет кофе, уставившись в одну точку куда-то перед собой. Я бы тоже так выглядела, если бы не познакомилась с Сашей и не узнала о том, что пропустила что-то важное в своей жизни.

Впрочем… проблески такого озарения случались со мной и до этого. Вскоре после приезда в Париж меня пригласила в гости коллега из Сорбонны. Она жила с мужем в очень престижном районе города. У них был шикарный дом. Муж — известный врач, владелец частной гинекологической клиники. Обворожительный человек, непосредственный, источающий доброту и сердечность. Помню, я подумала тогда, будь со мной рядом такой мужчина, я чувствовала бы себя в безопасности. Я никогда не чувствовала себя защищенной, вечно где-то в воздухе витала угроза, адресованная мне или моей дочке. Может, потому в душе я и была обижена на Эву за то, что она выбрала себе в спутники человека, неспособного обеспечить ей эту защищенность. Ладно, хоть одна из нас должна позаботиться об этом. А Эва сама сказала, что Гжегож в любой момент может сорваться с высокого дерева и убиться насмерть или на всю жизнь остаться калекой…

Но и в моих отношениях с Александром я не чувствовала себя в тихой заводи. Не было никаких гарантий безопасности.