Как поджарить цыпочку - Нина Килхем Страница 21

Проснувшись утром, Карим сунула голову под подушку, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы задохнуться, но передумала. Перевернувшись в постели, она увидела свой белый наряд, который в ярости сорвала с себя поздно ночью. Теперь он валялся на полу в пыли рухнувших надежд. Она застонала от унижения. Никому не нужна ее девственность. Ее губы. Ее тело. Три часа подряд она скорбной голубкой сидела на краешке дивана, дожидаясь, пока Трой начнет действовать. Держала в руках бутылку пива и выпила все до последнего глоточка – теплого, со слюнями, такого гадкого, что ее чуть не вывернуло. Стояла рядом с этими ядовитыми голубыми чипсами и вонючим соусом. И только когда часы пробили двенадцать и Трой, пошатываясь, направился с дружками к выходу, даже не удостоив ее взглядом, она признала поражение.

Может, у нее пахнет изо рта? Она сложила ладони, выдохнула в них и понюхала. Нет. Может, этот чертов целлюлит на бедрах, от которого она никак не может избавиться? Но он его не видел. Платье было достаточно длинным, она специально такое надела. Но он, наверно, все-таки догадался, потому что весь вечер проторчал с приятелями за бильярдом, накачиваясь пивом, рыгая и чванливо прохаживаясь вдоль стола, а в ее сторону даже ни разу не посмотрел. Она слышала, что обычно с девушками так ведут себя после, а не до.

Слезы заволокли глаза Карим. Ей и в голову не приходило, что ее могут отвергнуть. Она думала, что весь мир хочет с ней спать. А теперь уверенность пропала. Ее не хочет именно тот парень, которого хочет она. Карим всхлипнула, сползая с постели. Она знает парня, который ее любит. Она сейчас к нему пойдет, и он ее утешит. Надо всего лишь спуститься на кухню – он наверняка сидит там и ест свою овсянку.

Джасмин сидела на кухне в одиночестве, погрузившись в чтение раздела «Стиль». Она уже в десятый раз читала первый абзац ведущей статьи и не могла понять ни слова. Сидела так уже полчаса. Пытаясь вникнуть, отхлебывала глоток кофе и вновь принималась за чтение. Когда вошла дочка – тощая и явно не в настроении, – Джасмин подтолкнула к ней вазу с фруктами. Карим заглянула в вазу и выбрала грушу. В ней меньше калорий, чем в банане. Нарезая грушу тонкими ломтиками, она грызла их, как кролик, одновременно разглядывая мать.

– Что у тебя с волосами? Почему фиолетовые?

Джасмин оторвалась от статьи и острым, как осколок стекла, взглядом уставилась на дочь. Карим вытаращила глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Джасмин придвинула к себе вазочку с помадно-пралиновым мороженым и вновь взялась за газету. Она прекрасно знала, какой у нее был вид: на лице остатки несмытого макияжа, на кимоно пятно от кофе, на голове вообще черт знает что – волосы засалились от всех этих вчерашних гелей и прилипли к макушке. Всю ночь она пролежала рядом с Дэниелом, уставившись в потолок и считая пятна плесени. Ее напомаженное, умащенное, облитое благовониями тело потихоньку замерзало, пока не превратилось к утру в студенистый мешок отбросов.

Методично загружая в рот мороженое, она посматривала на дочь. Вот она, кожа гладкая, кости сильные, грудь вздымается ровным дыханием. Сидит и грызет свою грушу острыми зубками, и кровь пульсирует тонкой жилкой на виске. Это животное, ее собственное порождение, высосало из нее жизнь.

– Чего? – спросила Карим.

Джасмин покачала головой и отвела взгляд.

– Во всяком случае, я не жирная, как бочка, – фыркнула Карим.

Джасмин со звоном уронила ложку.

– Хочу тебе напомнить, что твое появление на свет стоило мне много крови. И кровь, которая пульсирует на твоих впалых висках, – моя. И это холодное сердечко – плоть от моей плоти. Эти длинные конечности вытянули весь кальций из моих костей. И глаза эти, и волосы сформировались вот здесь, в этом самом животе. Очень плохо, что тебе не нравится, как я выгляжу. Потому что ты – это я.

– Никогда!

Джасмин понимающе ей улыбнулась. Карим ответила свирепым взглядом.

– Где мой отец?

Джасмин вернулась к газете.

– Умер. Я на него села.

Карим выскочила из кухни, и Джасмин, откинувшись на стуле, оглядела свои владения. Этот дом в Джорджтауне они с Дэниелом купили десять лет назад. В Западном Джорджтауне, как презрительно фыркнул на общественном собрании один из джорджтаунцев, давая понять, что даже в таком небольшом районе были и более привилегированные кварталы. И это была чистая правда. Маленькие деревянные домики на их улице выглядели каморками прислуги по сравнению с величественными каменными особняками через пару кварталов. Но, несмотря на это, стоили они целое состояние, и Джасмин с Дэниелом смогли позволить себе купить этот дом только потому, что в нем произошло убийство. Джасмин до сих пор мерещились пятна крови на деревянных плинтусах в спальне. О том убийстве почти не писали. Одинокого старика, который жил в этом доме, убил с одного выстрела забравшийся к нему вор. Не самая пикантная история для шестичасового выпуска новостей. Сын убитого примчался из Северной Каролины и немедленно выставил дом на продажу. Сделка состоялась через два дня. Джасмин стояла на ступенях, держа в руках контракт, и со страхом смотрела на желтую ленту поперек двери с надписью: «Вход воспрещен».

Первым делом она везде поставила задвижки. Потом срезала под корень живую изгородь у дома – полицейские утверждали, что именно оттуда вор выследил свою жертву. Жилище было размером с кукольный домик. Темный крошечный подвал, гостиная размером с пирожок, кухня на один укус и кладовка на первом этаже. На втором этаже две спальни и маленькая ванная комната. Между первым и вторым этажами – узенькая лестница.

Работая практически в одиночку, она снесла заднюю стену гостиной и соорудила маленькую оранжерею. Побелила подвал и поставила в нем второй, совершенно необходимый, холодильник. Потом дошла очередь и до комнаты ее мечты.

Взамен крошечной кухоньки и темной заплесневелой кладовки появилось нечто волшебное – металлическая кухня с подсветкой и множеством бытовых приборов. На месте старой грязной плиты поселился большей мраморный стол – обеденный, он же рабочий. Там, где раньше стояли текущие масляные барабаны, она поставила ярко-бирюзовый кухонный шкаф, а в углу, где после переезда они обнаружили высохший трупик длинноногого кота, – высокий книжный шкаф, набитый поваренными книгами.