Жирафка - Славка Поберова Страница 21

До меня дошло, что такой испуганной я маму еще никогда не видела. Мне даже пришлось ее успокаивать.

— Брось, мама! Болезни существуют для того, чтобы их лечили. Как эти бронхи сузились, так и расширятся. Это тебе не чума и не чахотка. А лечение не болезненно?

Ну и китайские церемонии! Уж, наверное, ничего хорошего в астме нет. Вчера я об этом понятия не имела, а сегодня — на тебе! С ума сойти! Что с того, что у меня аллергия не на что-то одно, а на целую кучу вещей? Так вот почему резь в глазах, вот почему насморк — от запаха воды, который мне так нравился, а до этого из-за соломы, а до этого — стоп! До этого мне стало плохо на соревнованиях, в зале. А кто не знает, что в спортзалах огромное количество пыли, несмотря на то, что их часто убирают и вылизывают дочиста? Получается, что мне туда нельзя?

— Вы мне не сказали, — обратилась я к маме, — вы мне не сказали, что я должна перестать играть. На какое время?

— Святая простота, — вздохнула мама, сказав обо мне то, что я думала о ней.

Папа перестал стучать на машинке, как дятел, и убежал, буркнув, что забыл запереть сарай. Наша Милуш зашмыгала носом.

— Тебе этого никто прямо не скажет, Гелча, — наконец произнесла мама, — но придется свыкнуться с мыслью, что игра для тебя больше не существует.

— Я не ослышалась?

— Собственно, тебе еще и повезло, что болезнь схвачена в самом зародыше, — ведь при приступе астмы иногда человек не может сделать выдох, и происходит разрыв бронхов. Счастье, что с тобой так не случилось. Будем надеяться, что и не случится. Надо беречься. И избегать того, на что у тебя аллергия. Исключить нагрузки большого спорта. Никто не говорит, что тебе нельзя будет играть в баскетбол для собственного удовольствия, если тебе это так нравится, но ты не можешь позволить себе повышенные физические нагрузки большого спорта и усиленные тренировки.

В таком духе вела со мной душеспасительные беседы Милуш. От отца она, по-видимому, унаследовала способности к теоретическому мышлению, но воплотить это на практике она была не способна. «Если тебе нравится играть в баскетбол!» Баскетбол-то мне нужен настоящий, лишь в нем я могу доказать, что я не только Жирафка, но и личность! Не хватало мне еще играть в баскетбол ради собственного удовольствия, как пузатые дяденьки в профсоюзных домах отдыха или как мамины ученицы, — плевать я на все это хотела! Как она смеет предлагать мне такое?! Ненавижу ее…

— Я знаю, ты будешь меня ненавидеть за то, что я тебе сказала, но ты должна узнать правду, и, как видишь, Милуш показала рукой на окно, за которым папа бегал вокруг давно запертого сарая. А рядом со мной сидела мама, закрыв лицо руками, — никого это не радует.

— Кроме тебя, конечно, — прошипела я.

Милуш, однако, оставила мою реплику без внимания. Итак, дело дрянь.

Но я упрямо считала дни до начала тренировок.

Однако Дуда пришел к нам раньше. Он не успел и рта раскрыть, как я, увидев его у калитки, все поняла. Оставь все надежды, Лени. Эту фразу незачем было писать на плакате — она читалась у него на лице.

— Больше я не мог откладывать наш разговор, Лени, хотя мне очень тяжело. Так бездарно потерять центральную нападающую, лучше которой у меня никогда не было! Видишь, какой я эгоист: ты-то потеряла больше. Когда ты была в группе начинающих, затем в подростковой группе, в первой лиге, попала в сборную, я тебе ничего подобного не говорил из чисто педагогических соображений, потому что у тебя всегда была склонность к «звездной болезни». Лени, я мог бы, конечно, покормить тебя сладкой ложью надежды, но не буду этого делать, так как презираю обман. Когда ты выздоровеешь — а я в этом ни минуты не сомневаюсь, для тебя это сейчас самое главное, и ты не имеешь права думать ни о чем другом, — так вот, даже когда ты выздоровеешь, большой спорт для тебя закрыт навсегда. Со всеми его нагрузками, со всем, что вызывает у тебя аллергию.

— Никто же точно не знает, отчего это у меня! Я готова не ездить на сельскохозяйственные работы, готова даже отказаться от воды и не мыться, но не отнимайте у меня спортзал! А если со мной это случилось на Балатоне, то, может быть, и лечить эту аллергию нужно именно там!

— Откуда я знаю? Я не терапевт и не фтизиатр [13]. Я только думаю, что астма — это не конец света. Я все время ругаю себя за то, что ничего не заметил, но Мартин утешил меня и заверил, что меры приняты своевременно, так что с этой стороны все в порядке.

В порядке, само собой, в порядке! Это с вашей совестью все в порядке, товарищ тренер, а как же я, как же я? Мне хотелось кричать, вопить, плакать. Им хорошо говорить, болтать, переливать из пустого в порожнее, а мне-то что делать? Превратиться в обыкновенную девочку! А я не обыкновенная, я Жирафка, Забойщица, Эйфелева башня, Восклицательный знак, Жердь и тому подобное. Разве это можно, разве бывает, чтобы так сразу полностью уничтожить человека? Ведь для меня остаться без баскетбола — это превратиться в абсолютное ничтожество! Без баскетбола, ради которого я жила. Что делать дальше? «Для тебя самое главное — здоровье!» А зачем? Для чего?

— Да, чтобы не забыть: с Марией я уже обо всем договорилась, для Гелчи так будет лучше, — выпалила мама.

— Какая Мария? Что такое? Это что, новый врач? — спросила я с отвращением.

Другое мне не приходило в голову. Если мне вообще что-то приходило в голову.

— Нет, она преподаватель философии и истории. Поедешь к ней, будешь у нее жить и учиться. У нее два взрослых сына, оба женаты и живут отдельно. Мартин уже все выяснил у специалистов, там в горах тебе будет хорошо, а в Праге жить с твоим заболеванием противопоказано.

— Разве нельзя было предупредить о ваших планах заранее? Что же, у меня теперь и прав никаких нет?

— Не смей так разговаривать с нами! — заиграла свою старую пластинку Милуш, но папа бросил на нее устрашающий взгляд, и она замолчала.

Конечно, теперь я как теленок с двумя головами, инвалид, которому уступают место в трамвае, но на которого не засматриваются, чтобы не расстраиваться.

— А ведь она права. Вы ставите ее перед свершившимся фактом, — изрек отец. — Она скоро станет совершеннолетней.

— Думаешь, с ней есть смысл что-либо обсуждать? Тоже мне цаца, слова ей не скажи. Ей все равно, ей на все наплевать — разве это нормально? Она, наверное и выздороветь-то не хочет, мне приходится думать за нее, а она меня еще и попрекать будет! И, кроме того, я ничего до сих пор точно не знала, это был только план, Мартину нужно было переговорить с доцентом, а Марии — с директором школы, на все это нужно было время, а теперь приходится торопиться, так как скоро начало занятий, — оправдывалась мама.

Теперь ясно! В другое время меня бы все это позабавило.

— Хорошо, что ты не поступила в спортивную школу, — подала голос Милуш. — Тогда все было бы намного сложнее, а теперь никаких дополнительных экзаменов: переведут — и все.